Алена Долецкая, главный редактор журнала Interview, любит скорость, ценит комфорт и во всем остается трендсеттером. Натура страстная, она при этом умеет хранить верность. Один из ее романов длится с 18 лет - это роман с автомобилем.
Алена, вам много времени приходится проводить за рулем?
В будни я практически живу в автомобиле из-за постоянных деловых встреч в разных концах города. Но у меня водитель, иначе я физически ничего бы не успевала. В машине у меня мини-офис, там я могу редактировать тексты, вести переговоры по скайпу, читать, просматривать Сеть. А вот в выходные я с удовольствием сама сажусь за руль.
Какие требования вы предъявляете к автомобилю? Какими качествами он должен обладать?
Во-первых, хороший мощный движок, чтобы быстро улетать вперед на светофорах. Во-вторых — максимальная автоматизация, причем понятная. Это должен быть мобильный уютный дом. Поскольку большую часть времени я живу в России, то все проблемы, связанные с климатическими особенностями нашей страны, машина обязана решать. Я мерзлячка, мне необходим быстрый подогрев всего — и зеркал, и сидений, и салона. Еще машина должна быть большой и просторной. У меня длинные ноги, я люблю их вытягивать, люблю раскладывать миллион вещей вокруг, иногда хочется откинуться и поспать минуточек семь.
Что важнее — внешний вид или функциональность? Чем вы скорее готовы пожертвовать?
Я не готова пожертвовать цветом. Категорически не могу ездить на темных машинах, черный — это для меня эмоциональная пытка. Сразу кажется, что я автоматически превращаюсь в какого-то чиновника. Мой любимый цвет — белый и все его оттенки: белый с платиновой крошкой, с перламутром, с голубизной ракушки. Важно, чтобы машина была белая не только снаружи, но и внутри. Я и носить люблю белый цвет.
Почему выбрали именно Jaguar?
Это моя любовь с детства. У моего очень близкого друга был Jaguar — еще старый, сигароподобный. Всякий раз, увидев машину этой марки в кино, я подпрыгивала, как собачка Павлова. В тот момент, когда концерн купили новые владельцы, я испугалась, что сейчас они все испортят. Я опасалась, что Jaguar будет модернизирован вульгарно, как часто происходит в подобных случаях. Но тут все получилось ровно наоборот. Говорю так не потому, что езжу на Jaguar и являюсь послом бренда. Я искренне порадовалась, впервые увидев этот мажорный редизайн. И мгновенно влюбилась, ведь он мне напомнил моего любимого киногероя Дарта Вейдера — жесткая морда, блестящая лаковая маска, прямоугольная решетка... Я поняла — мой, мой, лучше всех!
Вам свойственно одушевлять свою машину? Давать ей какие-то имена?
Первые свои две-три машины я то и дело уговаривала: «Ну что ты, мой мышоночек, зачем же ты меня так подводишь, сейчас я тебе поменяю свечи и будет тебе хорошо, моя ласточка». Но потом, когда замелькали разные модели, перестала их одушевлять. Я больше не даю им кличек и не сюсюкаюсь с ними. Машина — это все-таки железо. Умное, но железо. Его надо уважать, холить и лелеять. Поэтому я страстно люблю свою машину, но все-таки Jag is a Jag.
Как бы вы описали свой стиль вождения?
Капризно-женственный.
А скорость вы любите?
Очень, особенно когда заканчиваются запретительные знаки.
Есть ли у вас какие-то романтические воспоминания, связанные с машиной?
Конечно! На это у вас не хватит никаких полос в журнале. Романтика была всех возможных видов, поверьте. От легкого флирта до того... м-м-м... чем люди иногда могут заниматься в автомобиле.
Алена Долецкая с любимыми собаками породы хаски - Гаем и Чарльзом
У вас есть опыт дальних путешествий за рулем?
Да, я люблю, приехав в другую страну, взять машину и колесить по городам. Недавно вот прокатилась по Ибице. Очень здорово ездить по Тоскане, она успокаивает. Или, например, поездка из Лондона в Эдинбург — это несказанное счастье! Но просто так гнать километраж по скучным дорогам мне неинтересно. Я люблю остановиться в занятном месте, погулять там, попить кофейку. В Индии я на машине проехала полстраны. Естественно, не сама сидела за рулем, потому что там надо иметь реальный навык и быть своим. Это было замечательно — едешь с местным человеком, он тебе по ходу все рассказывает, показывает. Водитель иногда знает вещи, которые не найдешь ни в одном путеводителе. Как-то у нас кончилась вода, и мой водитель сказал: «Подожди, сейчас остановимся на шоссе в трактире, где мы все едим. Это самое вкусное место в Индии». Вы понимаете, да? Мне неудобно было ему отказать, и он привел меня в заведение «здравствуй, Советский Союз 1979-год» — железные столы, большие металлические баки для кофе. Я говорю: «Вы поешьте, а я тут пока рядом постою». В результате я перепробовала все, что он взял себе, заказала сама, потому что это был самый вкусный наан и самое вкусное карри, которые я ела в Индии. Пятизвездочные оте-ли, где все было по высшему классу, могли завидовать этому трактиру.
Ваше кредо как автолюбителя?
Мой принцип: веди себя на дороге так, как хочешь, чтобы вели себя с тобой. Я стараюсь придерживаться этого правила. Тем более что и в остальных сферах жизни оно тоже железно работает.
Макияж: Мария Чепчугова
Алена Долецкая великолепная женщина и настоящий профессионал своего дела родилась 10 января 1955 года в Москве в семье медиков. А вот дедушка Алены был генеральным директором агентства ТАСС. Родители настаивали на том, чтобы дочь пошла по их стопам, и девушка, не сопротивляясь, закончила медицинский университет. Ее всегда прельщали гуманитарные науки. Она закончила МГУ им. Ломоносова по специальности филолог и после защиты докторской диссертации осталась работать в университете преподавателем иностранных языков. Ей очень нравилось переводить и публиковать книги таких известных писателей, как Уильям Фолкнер и Рэй Бредбери.
Первые шаги на пути к славе
Алена была достаточно амбициозной и целеустремленной девушкой, ей было мало преподавательской карьеры, она мечтала достичь чего-то большего. В советские времена Долецкая поставила перед собой достаточно сложную и по сути невыполнимую задачу. В то время ей очень помог муж – Борис Асоян. Благодаря его помощи, Алена смогла устроиться на работу в крупную корпорацию De Beers. Это учреждение было связано с рынком алмазов.
Вплоть до 1994 года Алена проработала в корпорации на должности медийного консультанта, а после была рассчитана из компании (причина не известна).
После этого женщина устроилась работать в популярный иностранный журнал “Cosmopolitan”. После стала теле корреспондентом.
Самым значительным событием для Долецкой стала должность директора по связям Британского Совета в РФ. Именно благодаря этой работе она приобрела новый опыт, занимаясь организацией различных художественных выставок и проектов.
Карьерный рост
В 1998 году Алена получает предложение, которое в корне меняет всю ее жизнь – издатели журнала “Vogue” предлагают ей занять должность главного редактора. Ей не просто пришлось занять эту высокую должность, но и полностью пересмотреть концепцию зарубежного журнала для того, чтобы она подходила русским читателям.
В 2008 году Алена занимается благотворительностью, она принимает участие в проекте «Сноб».
До 2010 года Алена успешно руководила журналом и смогла добиться того, чтобы его на уровень одного из популярнейших глянцевых изданий страны. Вскоре она покидает должность по собственному желанию.
В 2011 году Алена выдвигает идею о том, чтобы запустить выпуск журнала “Interview”, творение Энди Уорхола. Параллельно с этим проектом, Алена занимается таким же для немецких издателей.
Личная жизнь
Алена Долецкая не рассказывает журналистам о своей личной жизни. Ранее было известно, что она была в браке с Борисом Асояном, который занимал ведущую должность эксперта по Южной Африке, а после получил хорошую должность в Бостоне. В 1992 году Борис при неизвестных обстоятельствах покончил с собой. Некоторые друзья семьи часто вспоминали конфликты между ним и Аленой, которые вполне могли стать причиной его трагической кончины.
Скажу честно - мне было несложно придумать героиню для нашего юбилейного номера. Первый главный редактор русского Vogue до сих пор остается одним из основных символов нашего глянца, несмотря на то что сегодня возглавляет журнал Interview, который не только про моду, читает лекции и пишет кулинарные книги. Начинали мы примерно вместе: Алена появилась на русской глянцевой сцене в 1998 году, всего два года спустя после появления ELLE. Почти с самого начала у нас сложились довольно неформальные для гламурного мира отношения. Мы открыто перешучивались, встречаясь на вечеринках, презентациях и Неделях моды, делились впечатлениями от увиденного, сидя в первом ряду на показах в Милане и Париже, несмотря на то что с самого начала было понятно, что мы - чистые конкуренты в русском глянце, кто бы что ни говорил. Побеседовать о том, что произошло в моде за эти нескончаемые 20 лет, куда движется российский глянцевый рынок и кто будет носить всю эту новую модную одежду, исполненную в духе революционной эстетики последних лет, - с кем, как не с ней? И вот Алена сидит у меня в гостиной и подписывает свою последнюю книжку «Про варенье». Довольно эстетское, надо сказать, издание - совсем не то, что можно было подумать о книге про варенье. У Долецкой не бывает по-другому. Стиль во всем, не только в одежде, - принцип, кстати, вполне в духе ELLE. Но я ей об этом не скажу. Просто начну разговор с самого начала. Буду называть себя в тексте Еленой Сотниковой, чтобы усилить собственное впечатление от того факта, что настало время, когда этот разговор стал реальностью
Пальто из меха норки, собственность Алены; пальто, Max Mara; рубашка, Dior; солнцезащитные очки Persol, собственность Алены
ФОТО Владимир ВасильчиковЕлена Сотникова Алена, мы обе пришли в моду не из моды, прости за каламбур. Я признаюсь честно - мне даже было поначалу относительно легко, потому что я была молодая и глупая и не понимала, во что ввязалась. И делала вещи, которые мне казались тогда нормальными, а сегодня выглядели бы дико, принимая во внимание всякие гламурные условности и правила. Ты пришла в глянец из Британского совета, где возглавляла отдел по искусству и связям с общественностью. В этом смысле ты была ближе к пониманию журнала, чем я со своими цветными металлами и учетной ставкой Центробанка, о которых писала в агентстве «Рейтер»…
Да, я пришла в глянец из сферы искусства и культуры, и в этом плане я сразу почувствовала свою связь с проектом, некий интересный link. (Алена часто употребляет в речи английские слова. Все переводить не буду, потому что тогда это будет не ее речь. - Прим. Е.С.) На собеседование с руководством в Лондон я взяла с собой осуществленные моими силами в Британском совете культурные проекты, например каталог уникальной выставки в Третьяковке «Ожившие мосты»; была у меня с собой и великолепно оформленная защищенная кандидатская диссертация «Сравнительная риторика русской и английской публичной речи». И вдруг я поняла, что все сложилось. Моя трепетная любовь к словесности - и к родной, и к английской; владение технологиями воздействия через слово и визуальные образы, которые я подбирала в своей работе. Но я с тобой согласна - представить себе, во что я реально ввязываюсь, я не могла ни при каких обстоятельствах. Далее - по списку, который я теперь знаю и ты теперь знаешь. Все оказалось гораздо сложнее, порой феноменально интереснее, где-то намного мельче, порой до досадности. Когда в какой-то момент ты понимаешь, что разницы между реакцией товарки, которую лишили сладкого места на Черкизовском рынке, и реакцией твоего сотрудника, которого тоже сдвинули с теплого места, нет совсем. И это огорчительно видеть и понимать.
Мы с тобой последние 20 лет смотрим на увлекательнейшие упражнения в copy/paste
Е.С. А у меня долгое время были какие-то шоры на глазах… Пионерский задор, коммунизм какой-то.
А.Д. Конечно! Понимание этих нюансов и отрезвление, если хочешь, тоже пришло и ко мне достаточно поздно. Но вернемся к началу. При наборе своей первой глянцевой команды я следовала одному простому принципу: я не брала ни одного человека из русского глянца (к тому моменту все основные модные журналы здесь уже существовали). На тот момент было крайне важно взять лучших из других областей. Эти люди должны были, безусловно, знать бренд и в буквальном смысле тащиться от него, но они должны были быть лучшими в той области, где они работали. Это дало свои результаты. И, конечно, здесь ты права: поначалу это всегда - семья, это бесконечный fun, это «мы сейчас засучим рукава и всех победим». Мне многие говорили (и русские, и иностранцы): «Запомни первые три года. Либидо упадет до нуля, а профессиональный драйв останется до последнего вздоха в твоей жизни. Потому что вызов очень крупного калибра, а ты, как перфекционистка и отличница, просто не сможешь по-другому». Так и было.
Пальто, Max Mara; смокинг, брюки, все - Saint Laurent by Hedi Slimane; рубашка, Dior; броги, Nero Giardini; перчатки, Gucci, собственность Алены
ФОТО Владимир ВасильчиковЕ.С. А либидо как же?
А.Д. Да, в 1998–99-м приупало, приупало. Не до того было. Совсем. Либидо физиологическое полностью перекачалось в профессиональное либидо.
Е.С. (невнятно бормочет). Надо же, как интересно. А у меня никуда не делось…
А.Д. Во всех этих первых пяти или семи годах было море такого драйва, неподдельного, чистого и очень цельного. Там был драйв менеджерский, драйв креативный, драйв филологический и много, много удовольствия. Когда из ничего появляется что-то, чего не было никогда. У меня по жизни так. И работая в Британском совете, я испытывала похожие эмоции. Когда я придумала и осуществила со своей командой проект в московском метро к 850-летию города. Это была задача, близкая к невыполнимой. Никогда еще московский метрополитен не видывал отборных английских и русских стихов, напечатанных на роскошной пленочке и расклеенных в вагонах. Это был мой challenge, моя мечта. Сейчас я оглядываюсь назад и думаю - какой же надо было иметь внутри ядерный реактор, чтобы пробить эту историю! Возвращаясь к твоему вопросу, начало всегда необычайно романтично. А либидо вернулось, когда надо. Я потом отыгралась (смеется). Когда машина заработала и я увидела ровный приток масла ко всем его механизмам, влюбилась по уши.
Е.С. Тебя хвалили? По своему опыту работы с англичанами я помню, что они никогда не скупились на похвалы. В отличие от французов.
А.Д. Ой, все зависело от конкретного человека. Бывало, человек смотрит на убойную обложку, очевидно блистательную, и цедит сквозь сжатые зубы: «Not bad». А есть люди, которые всегда скажут: «Wow». Но как раз в профессиональной среде англичане не любят американского и часто русского восторга, поздравлений.
Е.С. Кстати, о поздравлениях и восторгах. У нас в редакции до последнего времени не было принято хвалить журнал. Мы как-то всегда искали недостатки. До последнего времени, потому что сейчас я повзрослела и понимаю, что нам надо открыто любить то, что мы делаем и делаем отлично. Не знаю, рыночные ли это сплетни или правда, но я слышала, что у вас было ровно наоборот: «Как классно у нас все получилось».
А.Д. Это чистая правда. В моей команде было так: я брала трех-четырех ключевых людей, подходила с ними к доске, и у всех было внутреннее чувство: «Вот это мы оторвались по полной! Это, конечно, очень круто!» Потом уже детально смотрели, что можно было улучшить, сократить, изменить.
Е.С. А когда приходил номер?
А.Д. О! Приход номера - это отдельная история! Это вопли, крики: «А мне, а мне, а мне!» Мы все сбегались в моем кабинете и мусолили сигнал. Но после первых спонтанных эмоций я всегда делала разбор полетов.
Куртка, Drome, aizel.ru
ФОТО Владимир ВасильчиковЕ.С. Я помню свои первые впечатления от готового номера. Одно дело - когда все это висит на стене, другое - когда это собирается в единую книжку… Для меня это долго было настоящим шоком.
А.Д. Мой первый номер пришел во время моего интервью для BBC. Я запомню это навсегда. Поставили свет, пошли первые вопросы. И вдруг открывается дверь, и мне на стол кладут первый номер. И в этот момент у меня градом полились громадные такие слезы, как у Микки Мауса (а я вообще-то человек не плачущий). Я впивалась в каждый разворот этого журнала.
Е.С. Так понравилось?
А.Д. Для меня это была встреча с чудом. Абсолютный magic. Когда из плоского одномерного материала ты получаешь такое трехмерное существо, которое шелестит и пахнет, которое можно уронить, вырвать из него страницы.
Нынешние 40-летние - это новые молодые. Они не выглядят на свой возраст и не хотят соответственно ему одеваться
Е.С. Какие же мы все-таки разные. Для меня долгое время это был серьезный стресс. Давай поговорим о времени. Мы с тобой знакомы 18 лет. ELLE в этом году празднует 20-летие.Создавая этот номер, мы как бы заново пережили все события модной сцены и еще раз осознали, свидетелями каких поистине тектонических изменений мы стали за это время. Хотелось бы услышать твои оценки.
А.Д. Ты сказала ключевое слово «тектонические» - и я им же тебе и отвечу. Это же слово используют в своих оценках крупные западные аналитики и критики моды. И это не истерическое преувеличение, которым до сих пор так страдает глянцевая журналистика. Это одно из самых трезвых слов, которое можно было услышать за многие годы, включая ваши исторические 20. Эти тектонические изменения заключаются не только в массовом уходе креативных директоров из модных Домов. Если ты вспомнишь, раньше, когда кто-то один уходил (или приходил), для нас это было целым событием, о котором только и говорили до бесконечности. Вспомним приход Тома Форда в Gucci. Чего только не было сказано! И кто этот американец, да как он смеет прикасаться к Gucci, этой святыне итальянской моды, и так далее. А потом… Через пару сезонов мы все смотрим и роняем слюну при виде каждой его коллекции. А что теперь? Вот сидим мы с тобой в 2016 году и говорим о крупнейших игроках модной сцены. И понимаем, какое ускорение приобрели все эти процессы. В чем же, собственно, заключается тектонизм этих изменений? Он, конечно же, в необычайном количественном факторе - просто потому, что такое количество креативных директоров мы никогда не теряли за полсезона. А с другой стороны, конечно, в качественных изменениях, которые куда более важны. Посмотри, что сделали Burberry, Hilfiger и заодно Канье Уэст, всем показавший свой новый и внятный уровень. Во-первых, идет намеренное слияние мужских и женских показов в одно шоу. Второй важный момент - это максимальное приближение показа и начала продаж. Показали - продали. Это то, что в наше время называлось trunk shows, на которые мы никогда не ходили, поскольку они были предназначены для клиентов с карандашиками.
На Алене (c хаски Чарльзом): жакет, Dior; брюки, Max Mara; туфли, Hermès. На Елене (с хаски Гаем): жакет, Versace; брюки, Max Mara
ФОТО Владимир ВасильчиковЕ.С. Этот процесс будет продолжаться?
А.Д. Конечно же, сближение времени показа и начала коммерческих продаж - это ответ крупных марок влиянию high street fashion (демократичных марок, «моде улиц». - Прим. ELLE). Потому что Saint Laurent показал коллекцию, скажем, 3 марта, а через три недели ты это можешь купить уже известно у каких массовых брендов. С другими пуговками, с другим лейблом, другими пропорциями и, естественно, другого качества. Такого рода взаимодействие в мире моды никому не нравилось, но посмотри, как удивительно консервативна и малоповоротлива мода. Эта система уже много лет была известна модницам всего мира, которые не имели средств на крупные бренды, но хотели выглядеть модно здесь и сейчас. Мы продолжали ездить на мужские, женские и прочие показы, а эта машина все катилась и катилась под откос. Еще один момент - в моде появились люди, которых раньше невозможно было представить у руля культовых модных Домов. Яркий пример - дизайнер Демна Гвасалия, один из создателей отвязного и андерграундного бренда Vetements, который сделал всего два показа и сразу же был назначен креативным директором Balenciaga.
Е.С. Кадровый голод в мировом масштабе?
А.Д. Несомненно. Крайне мало поистине креативных людей, которые, что называется, from scratch могут выдать какую-то собственную концепцию.
Е.С. Раф Симонс, по твоему мнению, выдал свою креативную идею from scratch для Dior?
А.Д. Он выдал ее from scratch, придя в Jil Sander. На его последнем показе для Jil Sander слово «Dior» беспрерывно крутилось у меня в голове. На последних пяти выходах рыдали уже все, включая и меня, и было очевидно, что эта коллекция - своеобразное заявление о приеме на работу в Дом Dior.
Е.С. Да, я тоже хорошо помню этот показ. Море цветов и цвета - тема, которую он сразу же продолжил в Dior, правда, уже на качественно и количественно новом уровне… Наверное, его назначение в Dior было уже определено на момент последнего показа в Jil Sander.
А.Д. Сложно сказать. Единственное, что я знаю, - это то, что в Dior долго колебались по поводу его кандидатуры. Назначение Симонса, такого альтернативного, интеллектуального, как и сама Жиль, в Jil Sander уже само по себе было смелым экспериментом, а уж что говорить о Dior!
Е.С. И что же из этого вышло?
А.Д. А то, что мы с тобой обсуждаем - тектонические изменения в мире моды. Я считаю, что мы - одни из самых везучих людей. Каждую минуту я благодарна за то, что с нами происходит прямо сейчас, потому что понять уровень и калибр сегодняшних изменений можно, только начав тогда, в конце 1990-х, и увидев все то, что нам с тобой довелось увидеть.
Пальто, Max Mara; смокинг, брюки, все - Saint Laurent by Hedi Slimane рубашка, Dior; перчатки, Gucci; солнцезащитные очки Persol, все - собственность Алены
ФОТО Владимир ВасильчиковЕ.С. Ты не считаешь, что такая стремительная смена дизайнеров в модных марках может быть связана с их колоссальной усталостью и напряжением? Если раньше было два показа в год, то теперь количество коллекций, которые должен делать арт-директор, растет с каждым годом. Преколлекции, кутюр, круиз, мужские, женские, капсулы…
А.Д. Это как раз то, что говорит Демна Гвасалия! По его мнению, пора заканчивать эту бессмысленную модную гонку. Да и времена изменились. Кризис ведь не только в России. Хочу еще заметить, что в моде происходит еще одна удивительная вещь. Это расцвет разных региональных модных брендов. Австралия, Скандинавия, Азия, Россия. Они делают свою моду, и они уверены в себе, в своем творческом потенциале.
Е.С. Этот феномен представляет угрозу для крупных брендов?
А.Д. Пока мы не увидим цифры, говорить об этом бессмысленно. Но мне интересно не то, кто кого съест, а в каких формах мода выживет лет через пять-десять.
Смысл нашей работы состоит только в одном: делать свое, но очень хорошо
Е.С. Как ты относишься к повсеместной тенденции на омоложение марок? Основные деньги ведь по-прежнему не у молодежи.
А.Д. Мы с тобой под молодостью разные вещи понимаем (смеется). Вот я недавно видела Гвинет Пэлтроу в Gucci. А ей 43 года. Надо понимать, что нынешние 40-летние - это новые молодые. Они не выглядят на 45 и не хотят одеваться на 45. И еще надо понимать, что нынешние коллекции изменились. Например, тот же арт-директор Gucci Алессандро Микеле не предлагает total looks. Своими коллекциями он как бы говорит: смотрите, выбирайте предметы одежды и составляйте свое. Это было заявлено внятно и громко первой же его коллекцией для Дома. И это происходило ровно в тот момент, когда другие крупные бренды не допускали появления никаких посторонних предметов в съемках своих коллекций для журналов. И это хорошо, что есть такой баланс. Мы показываем это своим читателям и таким образом воспитываем, растим их. А наши читатели, надо сказать, гораздо умнее, чем мы думаем.
Е.С. Лет десять назад я брала интервью у Пако Рабанна. Тогда как раз в моде началась активная перепевка декад прошлого века, которая не закончилась и сейчас. Тогда на мой вопрос о возможности принципиально новой моды он ответил так: «Ты даже представить себе не можешь, как все изменится. Появятся вещи, о которых никто даже и подумать сейчас не может». Прошло время, но, ты знаешь, пока его пророчество не сбывается. Да, появляются новые материалы, какие-то неожиданные формы, но в общем и целом футуризма в понимании Пако Рабанна, я считаю, так и не вышло. Как ты относишься к вторичности моды, развитию ее по спирали? Или у тебя другое мнение?
А.Д. Смотри. С того времени, когда Пако совершил свою революцию в моде, прошло почти 60 лет. Тогда это и правда было действительно нечто принципиально новое. Это было нечто из ряда вон, никто не мог себе и представить, что на вещи можно навесить все эти металлические бляхи… Однако, если уж совсем докопаться, мы понимаем, что Пако не с неба схватил свои металлические аксессуары, зеркала и так далее. Он на самом деле скрестил на тот момент современные технологии (которые позволили ему сделать зеркальные детали легкими и придавать им квадратную форму) и средневековую военную одежду. Поэтому всякий разговор о чем-то суперновом, особенно в моде, - это очень тонкий лед. Да, мы с тобой последние 20 лет смотрим на увлекательнейшие упражнения в copy/paste. Теперь не принято говорить - «плагиат, воровство».
Куртка, Drome, aizel.ru; брюки, туфли, все - собственность Алены
ФОТО Владимир ВасильчиковЕ.С. Самая распространенная фраза в подписях к новым тенденциям - «дизайнеры вдохновлялись…»
А.Д. Да-да, знакомые inspiration, «упражнения в заимствовании», коды. Но смотри - с одной стороны, мода последние лет шестьдесят проживает приблизительно в шести соснах: платье, блуза, юбка, брюки, пиджак, пальто. А с другой, мы с тобой стали свидетелями поистине удивительных революций: Рей Кавакубо и ее школа японского деструктивизма, приход и уход величайшего художника женской моды Александра Маккуина, краткая и мягкая революция, совершенная Хельмутом Лангом, - каких-то шесть лет в моде, а половина модного мира до сих пор «вдохновляется» именно его произведениями.
Е.С. Но, несмотря на все это, каждый сезон мы пишем «new sexy»… Обман?
А.Д. Да нет. Просто словесная и аналитическая бедность и еще тот факт, что глянец - просто зеркало, которое отражает то, что происходит в мире моды. А если уж и правда коллекция sexy, так ее и называй (смеется). Да, ты - агитка. Это так и есть.
Е.С. Может, нам новая мода не кажется новой, потому что мы слишком плотно и давно находимся в ней? А люди, которые от нее далеки, с удовольствием открывают для себя (с нашей помощью) новый сезон, и для них new sexy и правда new?
А.Д. Конечно, твоя трезвость - это то, что называется профессионализмом. Тебе уже не свойственна эмоциональная и спонтанная реакция новичка. И это нормально. Однако смысл нашей работы состоит только в одном: надо делать свое, но ОЧЕНЬ ХОРОШО. В тот момент, когда твой уровень «хорошо» начнет падать, это заметят все.
Е.С. А судьи кто, Алена?
Мир современного бизнеса суров, поэтому ухватить свой кусок пирога удается далеко не всем, а удержаться на гребне волны удается и того меньшему количеству людей и организаций. Для этого нужно иметь четкий план и мертвую хватку. Надо быть акулой бизнеса. Как Алена Долецкая.
Детство и юность
Родилась Алена в Москве. Произошло это событие 10 января 1955 года. Родители девочки были врачами: отец Станислав Яковлевич – детским хирургом, а Кира Владимировна – хирургом-онкологом. Также у Алены был старший брат Андрей, родившийся в 1947 году, и позже тоже ставший медиком. Медиком была и вторая жена Станислава Яковлевича – Лола Геннадьевна, на которой отец девочки женился в 1984 году после смерти первой жены.
Жили Долецкие в столичной коммуналке. В семье поощрялась дисциплина, что в будущем пригодилось Алене. Отец девочки часто бывал за границей, поскольку еще в 1964 году стал членом Британской ассоциации детских хирургов, а в 1971 – членом Международной ассоциации хирургов. Из своих командировок Станислав Яковлевич неизменно привозил два журнала – «Vogue» и «National Geographic».
Вдохновившись фотографиями из «Vogue» и заручившись помощью мамы, юная Алена перешивает свою школьную форму. После окончания школы девушка планирует пойти по стопам родителей и стать медиком, но отец отговаривает ее от этой затеи. Вместо медицинского вуза поступает в Школу-студию МХАТ, но бросает ее, чтобы учиться в Московском государственном университете имени .
Во время обучения в МГУ Алена запомнилась преподавательскому составу и учащимся своим стилем одежды – джинсы, застиранная мужская футболка и перчатки с обрезанными пальцами, а также постановкой бродвейского мюзикла «The Lady or The Tiger» в театре вуза. К слову, помогал поставить спектакль Алене ее двоюродный брат – сын народного артиста СССР .
Долецкая успешно оканчивает вуз, получив специальность филолога-компаративиста, и защищает кандидатскую диссертацию на тему «Сравнительная риторика публичной русской и английской речи». Первое время после окончания МГУ остается в нем же преподавать, параллельно занимаясь переводом англоязычной литературы – переводит произведения Фолкнера и .
Позже девушка выходит замуж за сотрудника Института Африки Академии наук СССР Бориса Рубеновича Асояна, позднее ставшего послом в Республике Ботсвана. Благодаря его связям Алена становится медийным консультантом международной компании «De Beers», занимающейся добычей и продажей драгоценных камней. Тогда же Долецкая впервые отправляется в Америку.
Журналистика
Поработав с компанией «Ericsson», телеканалом «RTL-Television» и радиостанцией «BBC», в 1998 году девушка возвращается к работе по специальности – становится главным редактором русского издания журнала «Vogue». К этому моменту в ее жизни успевает произойти ряд трагичных событий – поочередно умирают ее мать (1984), муж (1992) и отец (1994).
Начинающий журналист Алена Долецкая Должность главного редактора становится настоящей отдушиной для девушки – она с головой погружается в работу, разрабатывая новую концепцию журнала, подбирая качественный материал и работая с лучшими специалистами в области моды и культуры. В 2010 году Долецкая покидает журнал, чтобы через год начать работу сразу над двумя новыми проектами – изданием журнала «Interwiew», созданном еще Энди Уорхоллом, в России и Германии. В этот раз Алене также достается должность главного редактора.
В 2012 году Алена начинает свое сотрудничество с телеканалом «Дождь». Первым проектом становится цикл передач «Завтраки с Аленой Долецкой», насчитывающий порядка 75 выпусков. Рецепты, использованные в этих выпусках, позже будут изданы отдельной книгой. За этим циклом последовал проект «Вечер с Долецкой», выпущенный в следующем году. В данный момент женщина является нерегулярным гостем различных шоу телеканала, а также постоянным закадровым голосом.
В настоящее время также является соредактором журнала о ресторанах и высокой кухне «Gourmet». Известно, что еще до работы с «Vogue» Алена успела короткий промежуток времени поработать с издательством «Cosmopolitan», но вспоминать этот период своей жизни не любит, так как считает его неплодотворным.
Литература
В 2013 году Долецкая выпустила свою первую книгу «Утро. 50 завтраков», основанную на материалах первого своего проекта с телеканалом «Дождь». Через год в свет вышла еще одна книга Алены – «Воскресные обеды». Выход следующей книги - «Про варенье» - состоялся в 2016 году.
Известно, что Долецкая и сегодня трудится над черновиком нового произведения, которое, согласно слухам, уже никак не будет связано с кулинарией.
Личная жизнь
У Долецкой был только один официальный брак – с советским дипломатом и историком Асояном. По сути, именно он вывел девушку в свет. В 1992 году Борис Рубенович покончил с жизнью. Позже в его документах нашли письмо, согласно которому Асоян совершил самоубийство из-за жены. Друзья и знакомые семьи отметили, что пару сложно было назвать любящей и образцовой – уж слишком часто они ссорились.
Алена Долецкая и ее гражданский муж Джон Хелмер Уже в двухтысячных Долецкая вновь решила сойтись с мужчиной, которым стал американец Джон Хелмер – международный журналист. Но и с ним не сложилось – результатом гражданского брака стали судебные разбирательства. К слову, есть неподтвержденные официально подозрения, что это не единственная проблема Алены Станиславовны с правоохранительными органами – как на родине, так и в Соединенных Штатах.
Отсутствие отношений Долецкая объясняет своей занятостью на работе. Своих детей у журналистки нет, только племянник и племянница, поэтому она активно помогает Дому ребенка:
«Я поддерживаю дом, где обитают дети, брошенные родителями».
Также Алена участвует в работе благотворительного детского фонда «Северная корона».
Алена Долецкая сейчас
Жизнь женщины очень насыщена событиями: в 2006 Долецкая входит в состав жюри национальной премии «Большая книга», в 2009 снимается в эпизодической роли в ленте «Короткое замыкание», в 2010 ее фото появляется на обложке журнала «Black Square», а в 2011 году становится лицом ювелирного дома «Alexander Arne».
Помимо многочисленных рабочих командировок Алена частенько вместе с друзьями выбирается за границу на концерты легендарных групп вроде «Led Zeppelin».
«Я вообще обожаю живые концерты», - говорит женщина.
Другим любимым развлечением журналистки являются прогулки по лесу вместе со своим сибирским хаски, чтение книг и просто отдых в кругу друзей. В такой компании Долецкая может и водки выпить – в разумных пределах, конечно. Не забывает Алена Станиславовна и о своей физической форме – несмотря на возраст, Долецкая даст фору многим современным девушкам. Злые языки поговаривают о вмешательстве хирургов, но официальных подтверждений того, что была произведена пластика, нет.
Алена Долецкая до и после предполагаемой пластики Сегодня Долецкая продолжает работать главным редактором в уже упомянутых издательствах, ведет свой блог в социальных сетях (особенно ей по душе
Наталья Кочеткова .Ею любуются на фотоотчетах о светских мероприятиях и просят парикмахеров выстричь ту самую косую челку «как у Алены Долецкой». Журналу Vogue под ее руководством модники верили, как христиане Евангелию, а ее «Interview Энди Уорхола» хипстеры и богема читали, как неофиты - сборники житий святых. Перестав быть главным редактором ежемесячных журналов, Долецкая работает не меньше, чем прежде: читает лекции, продолжает писать книги (вышли уже три кулинарных сборника - она любит и умеет готовить) и буквально только что приняла профессиональное предложение, которое многих удивит. Но, кажется, еще ни разу журналистка не подпускала ту огромную аудиторию, которой она интересна, так близко к себе, как в книге «Не жизнь, а сказка».
Поскольку автор не любит слов «автобиография» и «мемуары», то скажем, что это сборник историй о жизни: семье, предках, родителях (оба - великие хирурги), детстве, студенчестве, мужьях, возлюбленных, нерожденных детях, работе в Vogue и Interview, тусовках, собаках. Какие-то из них веселы и легки. Другие - на разрыв аорты. Увольнение из Vogue после 13 лет главредства - как раз из последних, и тот факт, что Алена Долецкая не стала «делать лицо» и выдавать уход из журнала за плановый поворот в карьере, делает ей отдельную честь.
А еще книга доказывает то, о чем, держа в голове биографию героини, можно было лишь догадываться: все, что Долецкая делает в жизни, она делает, нарушая общепринятое и устанавливая новое. Дочь врачей, которая становится филологом. Кандидат филологических наук, преподаватель , которая уходит в журналистику. Светская львица, которая варит варенье. Глянцевая журналистка, в чьем издании пишут на общественные и политические темы. Она делает фотосессии красивых стариков, когда в моде культ молодости, и обращается к юным, когда в тренде статус. Принцип «поверх барьеров», как стиль работы и образ жизни, понятное дело, не только возносил ее на пьедестал, но и временами приносил кармические синяки и шишки (а у кого их нет?).
Мы встретились в ее московской квартире. Фанат оригинальной полиграфии, Долецкая тут же принялась рассказывать, почему книжка вышла такой, а не другой: бумага плотная, но не глянцевая, обложка мягкая, матовая с черными лаковыми буквами. «Чтобы ее можно было вот так свернуть в трубку и носить с собой», - объясняет Алена и запихивает получившийся тубус под мышку. Поэтому беседа начинается со знаменитого в узких кругах «нефтяного» номера журнала Vogue, который так и не увидел свет.
Глянец и власть
Я знаю, что вы хотели поставить Михаила Ходорковского на обложку Vogue, а название журнала написать настоящей нефтью. Почему не сложилось?
Ого! Какой вы инсайд знаете! Поправляю: в то время поставить его на обложку я все же не могла. Это был 2002-й или 2003 год. Я решила сделать номер о власти. The power of: власть моды, красоты, предпринимательства. Каждую из ветвей власти должен был представлять свой персонаж. А власть предпринимательства и денег - Ходорковский.
Ходорковский был тогда в полном порядке, persona grata. Это были жирные годы. еще не сделал свою коллекцию со словом «нефть», которую он, насколько я понимаю, посвятил . И вот под это все я хотела сделать логотип Vogue нефтью - вздутые пластиковые буквы - или вырубкой, в которые была бы закачана настоящая нефть. Чтобы она плавала, перекатывалась, чтобы были внутри пузырики. Ну, вы понимаете, куда меня тогда послали с моими идеями.
Самое смешное, что моя похожая мечта сбылась потом, когда я год работала со Swarovski. Тогда они еще не умели приклеивать свои кристаллы на бумагу - только в колечки вставлять. Я говорю: «Хочу логотип в бриллиантах». Swarovski: «Это невозможно». Я: «Давайте так: у вас лаборатория - вы начинаете работать. Я никуда не тороплюсь. Но я хочу, чтобы Vogue был первым, кто с этим выйдет». Не все сразу получилось, но в итоге они этого добились! Так начался наш роман-любовь.
Единственная глупость, которую я сделала: не подписала с ними контракт о коммерциализации технологии. Потом они отъюзали этот ход очень хорошо и сделали на нем миллионы.
Главный редактор журнала Interview Алена Долецкая на премьере фильма Бориса Хлебникова «Аритмия»
А нефтяники - возвращаясь к истории про нефть - сказали мне, что нефть живая и в закрытых пространствах может давать неожиданные эффекты: нагреться, лопнуть, свернуться. А я же хотела, чтобы было красиво. Но, может быть, когда-нибудь я это сделаю.
А как Ходорковский отреагировал на предложение стать героем Vogue?
Он принял меня у себя в офисе. Накоротке. В своей неизменной клетчатой рубашечке. Очень удивился и сказал: «С ума сошли? Зачем? Какой Vogue?» Я объяснила, что его нефть меня не волнует. Я хочу говорить не про вышки, а про власть обретенных денег. Он уже тогда занялся образовательными проектами, компьютеризацией населения, поддерживал гуманитарное образование. Я настаивала, что нашим читательницам это важно, потому что не обязательно все заработанные тобой и твоим мужем деньги спускать на юбочки-кофточки-шубочки-бриллианты.
Поскольку я любила неожиданные ходы в Vogue, то он, видимо, заразился этим. Он сказал: «Знаете, времени у меня нет вообще. Но я скоро полечу в Нефтеюганск. Если вы прыгнете в самолет, мы там поговорим. Это устроит?» Я ответила, что это прекрасно! Мне все равно: в лифте, в самолете... Мы договорились с его тогдашним пресс-секретарем. Тем более что он должен был лететь из , а это недалеко от моего дома.
Помню, что было очень ранее утро. В последний момент мне позвонил пресс-секретарь и сказал: «Алена, извините, интервью не состоится». И назвал какую-то уважительную причину. Ну, а к вечеру я узнала, что его «приняли».
Так этот логотип не состоялся.
Еще одна несостоявшаяся идея: снять . Что не получилось с ней?
Ой да. Была такая идея, и я долго над ней работала. Боль! Это была боль!
Мы тогда в журнале Vogue следили за людьми, которые были во власти. Умудрились поздравить Владимира Владимировича Путина, между прочим, с днем рождения - Леся Михайловская писала. Это было, когда Путин нам очень нравился, то есть примерно в первые два года его президентства.
Всем нам, девочкам, в редакции нравилась его походка. Нравилось, что наконец кто-то вроде бы идет по жизни легко, и в спине есть то самое, мужское. Но костюмчик сидел плохо. Рукава заходили за костяшки пальцев, и было несимпатично. И мы решили как-то донести это дело. Поздравили его с днем рождения и приписали, что костюмчик надо бы поправить (смеется) . Хорошо бы найти этот номер.
Что касается женщин во власти - да, конечно, хотелось их снимать и о них говорить. Со Светланой Медведевой не вышло, хотя мы работали честно, много, как положено, со всеми собранными портфолио жен президентов, показывая, что бренд журнала как раз известен тем, что к нему приходят женщины, которые оказались в политике или бизнесе.
Это же парадокс: Медведева меня знала, мы встречались на благотворительных балах, Валя Юдашкин ходатайствовал. Но в результате они прислали некое портфолио буквально со словами: вот у нас есть фотографии - поставьте их, пожалуйста. А на них Светлана с ромашками в поле - это же кровь из глаз! Поразительно, что люди такого калибра как будто совсем не понимают, как работают СМИ, вообще медиа, для чего они.
Зато мы сделали серию первых леди, которую я очень люблю. С этой историей мы тоже намучились, но вышло ярко: там была , жена Саакашвили Сандра Рулофс.
Боюсь, не только люди власти сейчас не готовы стать героями высокого глянца, но и читатели не вполне готовы думать о них просто как о людях в одежде. Некоторое время назад в одном модном блоге мне попалось обсуждение фотографии, на которой Владимир Путин и сидели за столом после спортивных занятий. Оба - в футболках. На одном была футболка с круглым вырезом. На другом - с V-образным. Модные барышни обсуждали, какой вырез выигрышнее. Я же поймала себя на том, что не могу отвлечься от них как от политиков и подумать как о людях в футболках. А вы?
Согласна с вами. Все зависит от времени. Если мы говорим о том номере, в котором мы поздравили Путина с днем рождения, журналу Vogue было всего ничего лет. Мы были вдохновлены тем, что в человеке все должно быть прекрасно и нам поперло с молодым президентом. Кстати, он тогда вышел с неплохой книжкой, которую никто сегодня не вспоминает, - «От первого лица», - но в ней много интересного.
На тот момент нам хотелось во главе России живого человека, который говорит на иностранных языках, представляет страну в мире, показывает пример местным. И надо отдать должное Владимиру Владимировичу - по линии внешнего вида он отлично поработал. Мы его видели и в летной, и в ныряльщицкой, и в защитной, и в спортивной, и в конном, и топлес, - мы уже на все насмотрелись. Но только это одна миллионная того, что в реальности представляет собой человек, визитная карточка которого называется «Президент РФ». Потому что остальное - это другие категории. Так что хорошо понимаю, почему вас не волнует майка v-neck или round neck на этой фотографии. Потому что уже совсем не смешно и не интересно это обсуждать. Особенно сегодня, в 2018 году.
Глянец и будущее
Если ретроспективно смотреть на историю глянца в России, который сначала был вроде как про роскошь и красоту, потом стал периодически вторгаться на территорию социальности (даже в какой-то момент стала главным редактором Gala) - что, на ваш взгляд, с ним происходит сейчас? Есть ощущение, что он как бы разбивается на пиксели, что ли?
Высокий глянец - не в смысле журнала «Крестьянка» и даже не «Домовой», а западные лицензионные бренды - живут в России недавно. Мы празднуем пять лет, а американский Vogue - 105 лет. Есть разница. Глянец в России рос как ребенок: дети сначала не умеют ходить, потом лепечут, потом начинают толкать речи, от которых родители не знают куда деться. А потом этот ребенок вырастает в кого-то - и мы уже наблюдаем за взрослым персонажем, который уже придумал какие-то блокчейны с биткоинами и в своем Тамбове миллионер. Ну или не придумал. С глянцем так же.
Мы тоже шли неумелыми шажками. Смотришь на первые номера - они кажутся такими робкими, трогательными, устаревшими по макету, по подходам. Но. Глянец прекрасен. Это отличная разновидность средства массовой информации, каждое из которых выполняет свою четкую функцию.
А потом произошло много разного, и Россия стала частью этого разного. Это называется мощный экономический кризис, мощный политический кризис на планетарном уровне. На этом фоне сыпется не только глянец и не только в России. Сыпятся другого рода связи, продукты, отношения.
Для меня лично и Vogue, и Interview были не только про красоту. Vogue - не журнал, Vogue - это эстетика бытия. С этим я зашла на рынок. Мне это было важно. И дело не в том, что каждая картинка, каждый текст должны быть безупречными, а макет свежим. Именно Vogue не должен был нести информацию о «пяти красных платьях сезона» и «стразы, перья и шифон снова в моде». У Vogue была другая миссия, которая для меня была важна и увлекательна.
Сейчас, вы правы, глянец распадается на пиксели. В основном, конечно, по экономическим причинам. Но я продолжаю кое-что из него читать в надежде порадоваться и удивиться.
Только ли экономика и политика виноваты?
Глянец существует в основном на деньги рекламодателей. А тут экономический кризис. Да и молодое поколение начинает потреблять по другому принципу вообще. И что самое интересное: предметы роскоши и само слово «роскошь» тоже претерпевают значительные изменения.
Фото: Константин Чалабов / РИА Новости
Давайте об этом чуть подробнее. Идея роскоши, брендов и стоимости теперь на втором плане по отношению к стилю и оригинальности саморепрезентации. Как с этим быть?
Да, представление о роскоши и статусе изменилось. Раньше заход в любое заведение с сумкой Hermes сообщал, кто вошел, с чем вошел и сколько он стоит. В комплекте к сумке шли дорогие часы, платье Dolce&Gabbana из последней коллекции, кольцо Graff с бриллиантом на 32 карата. Сейчас новое поколение говорит: «Стоп-стоп, то, что вы считали роскошью, - это не роскошь. То, что вы считали статусом, - не статус. То, что вы считали модным, - для нас это не мода».
А теперь что на что поменялось? Во-первых, для любителей крупных модных брендов имеется масс-маркет (Zara, H&M, Uniqlo), которые всегда готовы предоставить и «пиджак » и «куртку Moncler» - только за другие деньги. Во-вторых, то самое знаменитое «осознанное потребление», когда человеку намного важнее он сам и его собственный неповторимый стиль, чем набор модных вещей, брендов, тенденций, который он на себя наденет. Для него главное - соответствовать в первую очередь себе, ситуации и чувствовать себя в этот момент комфортно. А сэкономленные деньги потратить на другое: на опыт, впечатления, эмоции.
Теперь - что с глянцем, который, как мы говорили, ориентирован на дорогую рекламу? Вот тут, чтобы не превращаться в каталогоподобное листалово, нужно посидеть, подумать, попариться и попытаться понять, что сказать читателю, имея феноменальный бренд в руках. Но это много работы. Поэтому проще лечь под рекламодателя и превратиться в обычный каталог.
(Делает вид, что листает журнал) Т-а-а-а-к, кто нам дал рекламочку в первые 20 страниц? Ага: Dior, Chanel, Celine, ? Т-а-а-а-к - где наши статьи? И тут глянец превращается, как говорят наши молодые телеграмщики, в «поговорили два пресс-релиза». А это уже не СМИ. В этом нет точки зрения, мнения, позиции, угла зрения. Почему сейчас дома моды выводят рекламу из журналов? Потому что это дорого, журналы похожи один на другой, и проще отдать самую модную вещь сезона некоей , и два миллиона человек ее увидят в любом случае. А два миллиона - это намного больше, чем пять тысяч экземпляров тиража среднего журнала, правда? Поэтому итальянский Vogue придумывает институт трендсеттеров: как стать opinion-лидером, чтобы на тебя смотрели, тебе подражали и благодаря тебе продавались эти вещи. Живые люди начинают подменять СМИ.
Что делать глянцу в условиях, которые меняются так быстро…
Что не успеешь отъехать в отпуск...
Да. Когда на фоне модных блогов и блогеров, YouTube-каналов и сообществ в соцсетях бумажные глянцевые журналы уже выглядят почти «Ежегодниками императорских театров»?
Расскажи о своих планах Богу - он будет долго смеяться. Мы сейчас с вами нарисуем будущее и расхохочемся буквально в конце 2018 года. Потому что мы физически не успеваем за инновациями, которые нам предлагает технология. Все бросаются во всё. Инструментов так много, что даже появился digital detox - дома отдыха, где тебя просят отключить все и наслаждаться жизнью per se, в чистом виде. Это уже сегодня. А если это сегодня - значит, уже вчера.
Цифра, интернет нам дают возможность говорить и показывать стиль жизни не менее достойно, чем принт. Просто, к сожалению, многие сайты известных журналов вялые, слабо придуманы, повторяют журнал, дурно отредактированы. Но как только произойдет эффект welcome to reality, все изменится. И это уже происходит: модные дома думают о 3D, о новых форматах, о фигурках, которые можно одевать, сканировать, оживлять, примерять последние Celine и Gucci.
Увы, цифра пока не делает тех денег, которые делал бумажный глянец, поэтому дорогой глянец сейчас в растерянности. Там, где есть сильные, зрелые и смелые редакторы и издатели, - там происходит что-то интересное, там есть свежий воздух. В качестве хорошего примера могу привести украинский Vogue. Политически некорректное заявление, знаю, но это продукт, достойный логотипа, поколения, люкса, современного пульса. Молодцы! Потому что у них в жопе пропеллер.
Я уверена: глянец не умрет. Возможно, в какой-то момент он обретет новую жизнь, будет выходить реже. Надеюсь, его станет меньше, но уйти совсем он не сможет.
Без глянца
«Я любила неожиданные ходы в Vogue» - сказали вы. Когда читаешь вашу книгу, складывается впечатление, что вы из тех, кто любит их и в жизни. Вы - дочь врачей, которая стала филологом, защитила кандидатскую диссертацию, преподавала в университете, а потом ушла в журналистику. Обычно семьи врачей - довольно особенные. Что такое расти в семье, где мама (уникальный врач-онколог) и папа (легендарный уже теперь детский хирург) каждый день держат в руках чужую жизнь и смерть?
Мне повезло (чем больше я об этом думаю, тем тверже на этом стою) оказаться дочерью двух масштабнейших хирургов. И дело не в титулах - не в «академиках», «профессорах» и т.д. Они были тем типом врачей, которые делали все для спасения, продления жизни, облегчения ухода.
Я выросла в семье, где за завтраком на бумажных салфетках папа рассказывал маме об уникально придуманной им стратегии операции по разделению сиамских близнецов. «Что ты, Кирочка, думаешь, - говорил он между гречневой кашей с молоком и бутербродиком, - если я зайду вот здесь справа, а потом чуть-чуть мы отслоим, это будет правильно? И это будет быстрее, а значит, операция будет длиться не 14 часов, а 12». С утра на Садовом кольце обсуждалась операция, которая потом войдет в золотые книги по мировой хирургии. Я знала об этом? Нет! Но я знала, что это что-то невероятно важное, интересное, и все время о живых людях.
Но их масштаб был не только в этом. А в том, что с той же глубиной и яркостью обсуждалась литература, свежие номера толстых журналов, польский журнал «Шпильки» (родители читали по-польски), «Наука и жизнь», которую делала Рада Аджубей. И с таким же интересом обсуждался последний концерт , который играл в Большом зале, или Владимира Горовица, которого очень ждали, но пока родители были живы, он так и не приехал в Россию. А когда он приехал, я таки пошла на его концерт. Их масштаб в отношении к жизни был велик.
Да, то была жизнь на цыпочках, с прямой спиной и в абсолютной готовности в любую минуту дня сказать: «Коллеги, моемся, интубируйте, начинаем». Именно поэтому я хотела пойти в медицину. У них это получалось удивительно - и у мамы, и у папы. И именно потому, я думаю, они так настаивали, чтобы я не пошла по их стопам - они-то знали цену этой профессии.
Дома у меня все было просто. У меня никогда ничего не болело. Когда я пробовала на что-то пожаловаться, отец говорил: «Кирочка, ты знаешь, по-моему, твоя дочь опять симулирует и хочет пропустить школу. Займись, пожалуйста». Жаловаться и вообще говорить о здоровье у нас в семье было не принято. Я как-то говорю: «Знаешь, пап, я вот когда так делаю (двигает рукой) - у меня вот тут все сводит. Что это?» Он отвечает: «А ты так не делай». Тема закрыта.
Единственный случай был, мне лет шесть-семь, я пролетела мимо горки, ударилась о перила и моя нижняя губа насела на зубы. Вся шуба в крови - я пришла домой в красном фартуке. Орала басом на весь дом. Родители были, по счастью, дома. Надо заметить, что как только со мной что-то происходило, папа говорил: «Кирочка, твоя дочь…» Тут папа сказал: «Кирочка, тут твоя дочь пришла… шубу мы потеряли… раз уж ты дома, помой ее и почитай "Республику ШКИД". Я на ученый совет».
Шуба и правда была испорчена, а мне промыли рану, заклеили губу пластырем, положили на высокие подушки, чтобы кровь остановилась, и мама читала «Республику ШКИД». Через минуту я хохотала как подорванная - очень смешная книжка.
И знаете, наверное, поэтому мне сейчас вся эта паранойя с ЗОЖ кажется такой странной, чем-то из области психиатрии. Потому что по сути ничего нового ведь не происходит. Еще Авиценна говорил: «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, ужин отдай врагу». Но почему-то так мы не живем! И сегодня нутрициологи говорят: «Ну не нажирайтесь вы на ночь, в конце концов, ешьте последний раз в семь вечера или, в крайнем случае, за три часа перед сном - и будет вам счастье». Это ведь то же самое. Но то, с какой рьяностью вдруг люди взялись за свою тушку, - это совершенно поразительно.
Продолжаем про неожиданности и всякие нарушения правил. Вы не стали врачом (в книге вы подробно рассказываете, как именно), поступили на филфак МГУ, учились, защитили диплом, кандидатскую, преподавали. Был выбор между продолжением академической карьеры и уходом в другие области?
Моя академическая карьера была выстроена закономерно по рельсам семьи. Если ты поступила в университет, матушка, ты должна заниматься наукой. Иначе зачем ты туда пришла? Университет моего времени и филфак в особенности был недурен по лекторам и по кадрам: Тахо-Годи, Лихачев, Рождественский. Как бы ни относиться к Ахмановой, но и она была фигурой. Да, монстр - но какой монстр!
Аспирантура, защита диссертации: у родителей-то уже докторские, а я еще мусолю кандидатскую! Без мамы я бы ее никогда в жизни не написала. Она заперла меня в кабинете и выпускала только на обед и ужин. И уже в аспирантуре мне дали возможность преподавать. От этого я получала огромное удовольствие.
И еще одна вещь. Наш филфак умел рождать разносторонних людей. Образовательная планка помогала с этого трамплина отлично идти дальше. Ну и академические достижения тогда не профанировались, как это, увы, случилось позже. Вот, к примеру, Ирочка Михайловская - моя бывшая студентка на филфаке, мой редактор в Vogue, потом редактор Forbes
Все эти съемки, сдачи, драйв и азарт - это своего рода наркомания. Что делает наркоман, когда хочет завязать или хотя бы выжить? Ложится на детокс. Почему это важно? Потому что наша адреналиновая медийная жизнь, когда везде дедлайны, а из материала надо сделать бомбу, а здесь вышло в сто раз лучше, чем ожидали, и надо где-то найти два лишних разворота в журнале, - это все зона очень высокого напряжения.
А есть такая полезная вещь, которая называется психогигиена жизни. Зашкалило? Остановись. Отдохни. Врезали под дых - отдышись. Не несись дальше на прежних скоростях. Перепридумай свой следующий сценарий. Совсем не справляешься? Иди к профессионалу.
Я после Vogue сделала ошибку: не дала себе возможности отдохнуть и приняла предложение запустить Interview. В результате мой отпуск составил девять дней. Чуть-чуть об этом жалею. Более длинный осмысленный отдых мне бы не помешал, сэкономила бы больше физического здоровья. Но, признаюсь, это не помешало тому, что проект Interview прожил пять лет - сакральная цифра в то время, когда закрывались все. Это был хороший ход.
Но ведь есть миллион других возможностей, в которых мы, крутые филфаковцы, знаем, где себя реализовать: написание книг, телевизионные интервью, открытие pop-up store, феноменально увлекательная работа консультантом. И уж совсем серьезно иметь роскошь принять предложение одного из выдающихся директоров музеев сегодняшнего дня Зельфиры Трегуловой стать креативным консультантом генерального директора Третьяковской галереи и участвовать в огромной творческой работе по превращению знаменитой музейной площадки в модное место. Ну да - очередной адреналин!
