К леви стросс как основатель структурной антропологии. Структурная антропология

Структурная антропология

Предисловие к французскому изданию

В недавно опубликованной статье Жана Пуйона {1} есть фраза, которую я позволю себе привести в начале этой книги, поскольку в ней прекрасно выражено все то, что я хотел осуществить, хотя и часто сомневаюсь, в том, что мне это удалось: «Леви-Строс, конечно, не первый и не единственный, кто обратил внимание на структурный характер социальных явлений; однако ему принадлежит первенство в серьезном отношении к этому вопросу, что и позволило ему сделать из этой мысли все вытекающие из нее выводы» .

Я был бы счастлив, если читатели книги разделили бы это мнение.

Здесь представлены семнадцать из тех нескольких сотен работ, которые были написаны мной почти за тридцать лет. Некоторые из них утеряны; другие вполне достойны забвения. Я отобрал те из них, которые показались мне наиболее достойными, отложив в сторону имеющие чисто этнографический и описательный характер, а также теоретические труды, суть которых изложена в моей книге «Печальные тропики» {2} . Две работы публикуются здесь впервые (гл. V и XVI); они присоединены к остальным пятнадцати главам, посвященным структурному методу в антропологии.

При подготовке данного сборника я столкнулся с трудностью, на которую мне хотелось бы обратить внимание читателя. Многие из моих статей были написаны на, английском языке и нуждались в переводе. В ходе работы я сам был поражен тем, насколько различны стиль и порядок изложения в статьях на том или другом языке. Я боюсь, что это обстоятельство может нарушить цельность впечатления от сборника.

Это различие, разумеется, отчасти объясняется социологическими причинами: при обращении к французскому или англосаксонскому читателю изменяются как образ мышления, так и манера изложения мыслей. Но существуют также и причины личного свойства. Как ни велика моя привычка к английскому языку, на котором я преподавал в течение нескольких лет, я пользуюсь им не вполне безупречно и свободно. Я думаю по-английски, когда пишу на этом языке, но иногда, сам себе не отдавая в том отчета, излагаю не то, что хочу сказать, а то, что Могу в пределах своих языковых возможностей. Отсюда и то странное чувство, которое я испытываю при попытке перевода своих собственных работ на французский язык. Я счел необходимым изложить все это потому, что читатель может испытать такое же чувство неудовлетворенности.

Я попытался устранить это затруднение с помощью очень свободного перевода, резюмируя одни абзацы и развивая другие. Французские статьи были тоже несколько переработаны. И наконец, я внес кое-где примечания, отвечая на критические замечания, исправляя ошибки или принимая во внимание новые данные.

Из книги автора

А что говорит антропология? С самого начала проведения антропологических анализов человеческих останков на острове, их результаты всегда указывали на запад. Размеры черепов позволили некоторым ученым, включая ведущего английского анатома сэра Артура Кейта, независимо

Из книги автора

Социальная антропология и культурная антропология Если бы термины «социальная» или «культурная антропология» имели в виду только обозначение различий между некоторыми областями исследований и физической антропологией, то это не создавало бы никакой проблемы. Однако

Из книги автора

Антропология и фольклор Тем не менее несколько слов о фольклоре. Не будем вдаваться здесь в чрезвычайно сложную историю этого термина; известно, что в общих чертах он означает изыскания (касающиеся и общества наблюдателя), при которых прибегают к тем же методам

Из книги автора

III. Психоанализ и антропология 1. Разрыв между психоанализом и социологией Психоаналитическая теория Эдипова комплекса была изначально сформулирована вне какого бы то ни было социологического или культурного контекста. И это понятно, поскольку психоанализ начинался

Из книги автора

22 КУЛЬТУРНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ Научное направление, возникшее в XIX в., изучающее человека как субъект культуры, получило название культурной антропологии.К этому времени был преодолен европоцентристский взгляд как определяющий в культурном развитии человечества, были

Из книги автора

3. Структурная типология культур Структурная типология культуры, не отрицая существование самого исторического культурного процесса, своим предметом имеет рассмотрение отдельных видов культур и отдельных культурных явлений как некоторых целостностей, систем,

Из книги автора

9.5. Евразийская антропология Русский крестьянин не говорил «Я». Он говорил «Мы» и мыкал горе, соблюдая безопасную дисталцию между собой и космосом. Ведь «Я» говорится, если установлено равенство между вселенной и говорящим. Каким же должно быть «Я», чтобы сравняться со

Из книги автора

14.05.08 Хоружий С.С. Антропология исихазма и антропология Достоевского (на материале “Братьев Карамазовых“) Хоружий С.С.: Сегодня мой доклад будет посвящен Достоевскому. Тема сформулирована мной так: «Антропология исихазма и антропология Достоевского». Нельзя сказать,

Из книги автора

1. Прикладная и теоретическая антропология Может быть, самое главное заключается в том, чтобы полностью осознать тот факт, что каждая по-настоящему значимая теория должна в конечном счете иметь практическую ценность. В то же время полевой исследователь, сталкиваясь с

|| http://yanko.lib.ru || Icq# 75088656 || Библиотека: http://yanko.lib.ru/gum.html ||

К. Леви-Стросс

Структурная антропология

ЯЗЫК И РОДСТВО

Глава II. СТРУКТУРНЫЙ АНАЛИЗ В ЛИНГВИСТИКЕ И АНТРОПОЛОГИИ*

Глава III. ЯЗЫК И ОБЩЕСТВО*

Глава IV. ЛИНГВИСТИКА И АНТРОПОЛОГИЯ*

Глава V ПОСЛЕСЛОВИЕ К ГЛАВАМ III И IV*

СОЦИАЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

Глава VI. ПОНЯТИЕ АРХАИЗМА В ЭТНОЛОГИИ*

Глава VII. СОЦИАЛЬНЫЕ СТРУКТУРЫ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ И ВОСТОЧНОЙ БРАЗИЛИИ*

Глава VIII. СУЩЕСТВУЮТ ЛИ ДУАЛЬНЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ?*

Рис. 6. План селения виннебаго по сведениям информантов половины Верха (по Радину).

Рис. 7. План селения виннебаго по сведениям информантов половины Низа (по Радину).

Рис. 8. План деревни Омаракана (по Малиновскому).

Рис. 9. План селения бороро (по К. Альбисетти).

Рис. 10. Переход от концентрической структуры к диаметральной.

Рис. 11. План селения тимбира (по К. Нимуендажу).

Рис. 12. Изображение на прямой линии диаметральной структуры (слева) и концентрической (справа).

Рис. 13. Схема социальной структуры виннебаго

Рис. 14. Схема социальной структуры индонезийского типа

Рис. 15. Схема социальной структуры бороро

МАГИЯ И РЕЛИГИЯ

Глава IX. КОЛДУН И ЕГО МАГИЯ*

Глава X. ЭФФЕКТИВНОСТЬ СИМВОЛОВ*

Глава XI. СТРУКТУРА МИФОВ*

Глава XII. СТРУКТУРА И ДИАЛЕКТИКА*

ИСКУССТВО

Глава XIII. СИММЕТРИЧНО РАЗВЕРНУТЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ В ИСКУССТВЕ АЗИИ И АМЕРИКИ*

Илл. I (слева).

Илл. II (справа).

Илл. III .

Илл. IV -V . Женщины из племени кадувео с разрисованными лицами. 1935 год

Илл. VI . Женщина из племени кадувео, роспись лица, 1892 год.

Илл. VII . Роспись лица вождя из племени маори, XIX век.

Рис. 17. Хайда. Рисунок с изображением медведя (по Ф. Боасу).

Рис. 18. Слева: цимшиан. Рисунок на фасаде дома, изображающий медведя.

Рис. 19. Бронза, обнаруженная около Аньяна (Китай).

Рис. 20. Кадувео. Мотив росписи в фас, выполненный женщиной-туземкой на листе бумаги (коллекция автора).

Илл. VIII . Рисунок, сделанный женщиной из племени кадувео, 1935 год.

Рис. 21. Квакиютль. Роспись на фасаде дома, изображающая дельфина-касатку (по Ф. Боасу).

Илл. IX . Тики из нефрита с тем же трехмерным изображением лица.

Илл. X (слева).

Илл. XI (справа).

Илл. XII . Образцы татуировки у маори, деревянная скульптура, конец XIX века.

Илл. XIII . Скульптура на дереве, маори, XVIII или XIX век.

Глава XIV. ЗМЕЯ С ТУЛОВИЩЕМ, НАПОЛНЕННЫМ РЫБАМИ*

Рис. 22. Украшение на вазе из Наска.

Рис. 23. Ваза из Пакасмайо (по Басслеру).

ПРОБЛЕМЫ МЕТОДА ИССЛЕДОВАНИЙ И ПРЕПОДАВАНИЯ АНТРОПОЛОГИИ

Глава XV. ПОНЯТИЕ СТРУКТУРЫ В ЭТНОЛОГИИ*

I. ОПРЕДЕЛЕНИЕ И ПРОБЛЕМЫ МЕТОДА

а) Наблюдение и эксперимент

б) Осознанное и бессознательное

в) Структура и измерение

II. СОЦИАЛЬНАЯ МОРФОЛОГИЯ ИЛИ ГРУППОВЫЕ СТРУКТУРЫ

III. СОЦИАЛЬНАЯ СТАТИКА ИЛИ СТРУКТУРЫ КОММУНИКАЦИИ

IV. СОЦИАЛЬНАЯ ДИНАМИКА: СУБОРДИНАЦИЯ СТРУКТУР

а) Порядок элементов (индивидов или групп) в социальной структуре

б) Порядок порядков

Глава XVI. ПОСЛЕСЛОВИЕ К ГЛАВЕ XV*

Глава XVII . МЕСТО АНТРОПОЛОГИИ СРЕДИ СОЦИАЛЬНЫХ НАУК И ПРОБЛЕМЫ, ВОЗНИКАЮЩИЕ ПРИ ЕЕ ПРЕПОДАВАНИИ*

ПРЕДМЕТ ДАННОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Взгляд на современное положение

Разрозненные кафедры

Отделения

Школы или институты

ПРОБЛЕМА ФИЗИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ

ЭТНОГРАФИЯ, ЭТНОЛОГИЯ, АНТРОПОЛОГИЯ

СОЦИАЛЬНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ И КУЛЬТУРНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ

АНТРОПОЛОГИЯ И ФОЛЬКЛОР

АНТРОПОЛОГИЯ И СОЦИАЛЬНЫЕ НАУКИ

ЗАДАЧИ, СТОЯЩИЕ ПЕРЕД АНТРОПОЛОГИЕЙ

Объективность

Целостность

Значение

КРИТЕРИЙ НЕПОСРЕДСТВЕННОСТИ

ОРГАНИЗАЦИЯ АНТРОПОЛОГИЧЕСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ

ПРЕПОДАВАНИЕ И ИССЛЕДОВАНИЕ

Подготовка преподавателей

Практические работы

Стажировка

Антропологические музеи

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ И ПРИКЛАДНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ

ПРИМЕЧАНИЯ

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

Постскриптум к переизданию «Структурной антропологии» Клода Леви-Строса

Добавления к библиографии

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ

ПСИХОЛОГИЯ БЕЗ ГРАНИЦ

КЛОД ЛЕВИ-СТРОСС

СТРУКТУРНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ

ЭКСМО-ПРЕСС

Claude LÈVI-STRAUSS ANTROPOLOGIE STRUCTURALE

Перевод с французского под редакцией и с примечаниями Вяч. Вс. Иванова

Серийное оформление художника Д. Сазонова Серия основана в 2001 году

Леви-Строс К.

Л 36 Структурная антропология / Пер. с фр. Вяч. Вс. Иванова. – М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001. – 512 с. (Серия «Психология без границ»).

ISBN 5-04-008349-1

Эта книга из числа тех, которые, будучи написанными талантливыми и разносторонне образованными людьми, вызывают широкий резонанс и интерес далеко за пределами того научного направления, в русле которого созданы. Произведение известного этнографа и философа Клода Леви-Строса изучают и анализируют не только коллеги по цеху, но и социологи, лингвисты, психологи, литературоведы. Его имя ставят в один ряд с такими выдающимися мыслителями, как Фрейд, Камю, Хомской, и относят к ряду «властителей дум современности». Он популярен не только в научных кругах, но и в мире искусства.

Для широкого круга специалистов в области гуманитарных наук, преподавателей и студентов высших учебных заведений, всех, интересующихся вопросами человекознания.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ФРАНЦУЗСКОМУ ИЗДАНИЮ

В недавно опубликованной статье Жана Пуйона 1 * есть фраза, которую я позволю себе привести в начале этой книги, поскольку в ней прекрасно выражено все то, что я хотел осуществить, хотя и часто сомневаюсь в том, что мне это удалось: «Леви-Строс, конечно, не первый и не единственный, кто обратил внимание на структурный характер социальных явлений; однако ему принадлежит первенство в серьезном отношении к этому вопросу, что и позволило ему сделать из этой мысли все вытекающие из нее выводы» .

Я был бы счастлив, если читатели книги разделили бы это мнение.

Здесь представлены семнадцать из тех нескольких сотен работ, которые были написаны мной почти за тридцать лет. Некоторые из них утеряны; другие вполне достойны забвения. Я отобрал те из них, которые показались мне наиболее достойными, отложив в сторону имеющие чисто этнографический и описательный характер, а также теоретические труды, суть которых изложена в моей книге «Печальные тропики» 2 . Две работы публикуются здесь впервые (гл. V и XVI); они присоединены к остальным пятнадцати главам, посвященным структурному методу в антропологии.

При подготовке данного сборника я столкнулся с трудностью, на которую мне хотелось бы обратить внимание читателя. Многие из моих статей были написаны на английском языке и нуждались в переводе. В ходе работы я сам был поражен тем, насколько различны стиль и порядок изложения в статьях на том или другом языке. Я боюсь, что это об-

* Примечания редактора, помеченные арабскими цифрами, помещены после перевода.

стоятельство может нарушить цельность впечатления от сборника.

Это различие, разумеется, отчасти объясняется социологическими причинами: при обращении к французскому или англосаксонскому читателю изменяются как образ мышления, так и манера изложения мыслей. Но существуют также и причины личного свойства. Как ни велика моя привычка к английскому языку, на котором я преподавал в течение нескольких лет, я пользуюсь им не вполне безупречно и свободно. Я думаю по-английски, когда пишу на этом языке, но иногда, сам себе не отдавая в том отчета, излагаю не то, что хочу сказать, а то, что могу в пределах своих языковых возможностей. Отсюда и то странное чувство, которое я испытываю при попытке перевода своих собственных работ на французский язык. Я счел необходимым изложить все это потому, что читатель может испытать такое же чувство неудовлетворенности.

Глава I. ВВЕДЕНИЕ: ИСТОРИЯ И ЭТНОЛОГИЯ*

Более полувека прошло с тех пор, как Хаузер 3 и Симиан изложили и противопоставили основные принципы и методы, характерные, с их точки зрения, для истории и социологии. Напомним, что главные различия между этими науками заключались в том, что метод, которым пользуется в основном социология, – метод сравнительный, а в истории принят монографический и функциональный метод . Оба автора, единодушно признавая подобное противопоставление, расходятся лишь в оценке значимости каждого из этих методов.

Что же изменилось за это время? Следует отметить, что история ставила перед собой скромные, но вполне определенные задачи, которые она с успехом разрешила. Для истории вопрос о принципах и методах больше не стоит. В отношении социологии дело обстоит иначе, и было бы неверно отрицать ее развитие. Мы займемся здесь, в частности, такими ее разделами, как этнография и этнология, давшими за последние тридцать лет богатые всходы в виде теоретических и описательных научных работ; правда, это достигнуто ценой конфликтов, разногласий и ошибок, за которыми угадывается перенесенный в область этнологии традиционный спор (насколько более откровенный в такой форме!) о противопоставлении всей социологии (и этнологии) в целом другой дисциплине – истории, рассматриваемой тоже во всей ее со-аокупности. В дальнейшем окажется, что, как ни парадоксально, основной тезис историков будет буквально подхвачен теми из этнологов, кто считает себя противниками исторического метода. Подобное положение нельзя было бы понять

без беглого изложения его причин и без введения для большей ясности предварительных определений.

В этой работе мы не будем касаться самого термина «социология», поскольку он в этом веке не объединил еще все общественные науки, о чем мечтали Дюркгейм 4 и Симиан. Если рассматривать ее в том понимании, которое еще принято в ряде европейских стран, включая Францию, то эта наука, занимающаяся изучением основных принципов социальной жизни и тех идей, которых люди придерживались и придерживаются по вопросам социальной жизни, сводится к социальной философии и не имеет отношения к нашей работе. Если же в ней видеть, как это имеет место в англосаксонских странах, совокупность позитивных исследований, посвященных организации и деятельности обществ наиболее сложного типа, то социология становится особого рода этнографической дисциплиной. Однако именно из-за сложности ее предмета она не может претендовать на столь же точные и богатые результаты, какими располагает этнография и изучение которых, таким образом, представляет с точки зрения методологии гораздо более общее значение.

жизнь общества, а в известных случаях также социальных установлений, рассматриваемых как такие средства). Наконец, само собой разумеется, что если когда-либо удастся обобщить результаты объективного исследования сложных и так называемых первобытных обществ, позволяющие сделать выводы, универсальные с диахронической или синхронической точки зрения, то социология, достигнув тогда своего реального осуществления, автоматически утратит свое первоначальное содержание, отмеченное нами ранее, и займет по праву положение, к которому она всегда стремилась, увенчивая собой результаты социальных исследований. Мы еще не достигли этого.

Таким образом, проблему отношений между этнологическими науками и историей, обнаруживающую их внутреннее противоречие, можно сформулировать так: либо эти науки рассматривают явления в их диахроническом измерении, т. е. в их временной последовательности, и оказываются неспособными создавать на их основе историю, либо они пытаются пользоваться теми же методами, что и история, и в этом случае от них будет ускользать их измерение во времени. Попытка воссоздания прошлого, оказывающаяся бессильной подняться до истории, или желание построить историю настоящего без прошлого, внутреннее противоречие в этнологии в одном случае и в этнографии – в другом – такова, во всяком случае, дилемма, с которой эти науки, видимо, слишком часто сталкиваются по мере своего развития за последние пятьдесят лет.

* Такое положение создалось к концу XIX в. Однако не следует забывать о том, что исторически социологический эволюционизм предшествует биологическому.

ция представляется как наиболее продвинутый этап эволюции человеческих обществ, а первобытные группы – как «пережитки» предыдущих этапов, логическая классификация которых послужит тем самым выяснению порядка их возникновения во времени. Однако задача не столь проста: эскимосы, искусные в изготовлении орудий, очень примитивны с точки зрения их социальной организации; в Австралии же наблюдается обратное положение. Можно было бы умножить число примеров. Неограниченный выбор критериев позволил бы создать бесчисленное множество совершенно различных рядов. Неоэволюционизму Лесли Уайта [см. 837; 838; 839] тоже не удается преодолеть эту трудность; ведь если предлагаемый им критерий – среднее количество энергии, приходящееся в каждом обществе на душу народонаселения, – соответствует идеалу, принятому в определенные периоды и в определенных областях западной цивилизации, то трудно понять, каким образом пользоваться подобным критерием для громадного большинства человеческих обществ, где предложенная категория представляется по меньшей мере лишенной смысла.

Была сделана попытка расчленить культуры на искусственно выделяемые элементы и установить не между самими культурами, а между элементами одного типа внутри различных культур те взаимоотношения родства и прогрессивной дифференциации, которые палеонтолог раскрывает в эволюции живых видов. Для этнолога, говорит Тэйлор, «лук и стрела образуют вид, обычай изменять форму черепов детей является видом, привычка группировать числа по десяткам является видом. Географическое распределение этих предметов и их передача из одного района в другой должны изучаться так же, как натуралисты исследуют географическое распространение животных или растительных видов» . Однако нет ничего опаснее этой аналогии, так как, если даже развитие генетики и позволит окончательно преодолеть понятие вида, оно было полезным и До сих пор остается полезным для натуралиста, потому что лошадь действительно произошла от лошади, a Equus caballus через достаточно большое число поколений оказалась реальным потомком Hipparion"a. Историческая правомерность реконструкций, осуществляемых естествоиспытателем, как бы подтверждается в конеч-

ном счете биологической преемственностью при размножении. Топор же, напротив того, никогда не порождает другой топор; между двумя одинаковыми орудиями или между двумя различными по функции, но близкими по форме орудиями есть и всегда будет принципиальное отсутствие преемственной связи вследствие того, что одно не произошло от другого, скорее каждое из них – продукт особой системы представлений; таким образом, европейская вилка и полинезийская вилка, предназначающаяся для ритуальных трапез, образуют один вид не более чем соломинки, через которые потягивают лимонад на террасе кафе, «бомбилла» для мате и трубки для питья, используемые при магических обрядах некоторыми американскими племенами. То же самое можно сказать и о явлениях социальных: было бы ошибкой объединять обычай убивать стариков из экономических соображений и обычай ускорять их переход в мир иной, дабы не лишать их слишком долго потусторонних радостей.

Когда, однако, Тэйлор пишет: «Если можно установить закономерность на основании комплекса фактов, то роль истории с теми подробностями, которые она устанавливает, в большой степени окажется второстепенной. Если мы видим, как магнит притягивает кусок железа, и если нам удается на основании опыта вывести общий закон о том, что магнит притягивает железо, то нет необходимости углубляться в историю данного магнита» , он лишает нас возможности выбраться из порочного круга. Это происходит потому, что в отличие от физика этнолог еще не уверен в определениях предметов, соответствующих для него магниту и железу, и в возможности опознания предметов, внешне похожих, как два магнита или два куска железа. Только история «с теми подробностями, которые она устанавливает», могла бы ему помочь в каждом случае избежать сомнений.

Критика понятия тотемизма в течение долгого времени являла собой яркий пример подобной трудности: если ограничить его применение неоспоримыми случаями, где это социальное установление проявляется с присущими ему характерными признаками, то эти случаи слишком специфичны для того, чтобы на их основании можно было сформулировать какой-то закон религиозной эволюции. Если же экстраполировать его лишь только на основании некоторых элементов, то без истории религиозных идей каждого сообщества

«с теми подробностями, которые она устанавливает», невозможно выяснить, являются ли названия животных или растений, а также обряды и верования, касающиеся этих животных и растений, пережитками какой-то ранее существовавшей тотемистической системы, либо они объясняются совершенно различными причинами, например являются следствием логико-эстетической тенденции человеческого мышления постигать в виде групп те множества – физические, биологические и социальные, – которые составляют его мир 5 . В своем классическом исследовании этой тенденции Дюркгейм и Мосс пришли к выводу о ее всеобщности .

В этом отношении точки зрения эволюционизма и диффузионизма имеют много общего. Более того, Тэйлор сформулировал и применил одновременно положения обеих школ. Обе они сходны и в том, что уклоняются от методов, применяемых историками. Историк всегда занимается изучением индивидуальных явлений (будь то личности или события) или групп явлений, обособившихся благодаря их месту в пространстве и времени. Диффузионист, в свою очередь, может раздробить типы, предложенные компаративистами, чтобы попытаться восстановить индивидуальные явления на основании фрагментов, заимствованных из этих разных категорий. Однако ему удастся воспроизвести лишь псевдоиндивидуальное явление, поскольку в этом случае пространственные и временные координаты будут зависеть от того, каким образом были выбраны и скомпонованы между собой такие элементы, и поэтому они не придают объекту реального единства. Культурные «круги» или «слои» диффузионистов, так же как и «стадии» эволюционистов, представляют собой результат абстрагирования, которому всегда будет не хватать окончательных доказательств его правоты. Их история носит гадательный и умозрительный характер. Эта оговорка справедлива даже по отношению к более скромным и точным исследованиям, таким, как работы Лоуи, Спира и Крёбера, касающиеся распределения некоторых черт культуры в ограниченных районах Северной Америки . И здесь выводы не могут быть окончательными, поскольку никогда нельзя будет лишь на основании того, что предполагаемое размещение возможно, утверждать, будто дело происходило именно таким образом. Но всегда позволительно строить гипотезы, и по крайней мере в некоторых случаях предполагае-

мые источники возникновения явления и пути его распространения имеют очень высокую вероятность. Тем не менее надежность подобных исследований сомнительна, потому что они нам ничего не сообщают о сознательных и бессознательных процессах, претворенных в конкретный индивидуальный или коллективный опыт, посредством которого люди, ранее не имевшие данного установления, либо создавали его, либо преобразовывали существовавшие установления, либо получали их извне. Исследование подобных процессов представляется нам, напротив, одной из основных задач, стоящих как перед этнографом, так и перед историком.

Истолкование этих противоречий было дано Ф. Боасом. Поэтому беглый анализ его концепции позволит выяснить, в какой мере ему самому удалось их избежать и в какой степени они присущи этнографическим изысканиям по самой их сути.

Обращаясь к истории, Боас начинает со смиренного заявления: «Что касается истории первобытных народов, то все, что в этой области сделано этнологами, сводится к реконструкциям, да это и не могло быть иначе» . Тем же, кто упрекает его в том, что он не воссоздал историю той или иной стороны цивилизации, чему тем не менее была посвящена большая часть его жизни, он дает следующий поистине героический ответ: «К сожалению, мы не располагаем ни одним фактом, который пролил бы свет на развитие в этих областях» . Однако, если признать подобные ограничения, можно определить метод (сфера применения которого будет, несомненно, ограничена вследствие исключительно неблагоприятных условий для этнологических исследований), от которого тем не менее можно ожидать каких-то результатов. Детальное исследование обычаев и их места в общей культуре соблюдающего их племени в совокупности с выяснением их географического распределения среди соседних племен позволяет определить, с одной стороны, исторические причины, вызвавшие их образование, а с другой – психологические процессы, сделавшие возможным их возникновение .

Для достоверности исследования необходимо ограничи-

ваться небольшой областью с четко определенными границами, а сравнения не должны выходить за пределы пространства, избранного в качестве исследуемого объекта. Действительно, наличие одинаковых обычаев или аналогичных социальных установлений не может считаться доказательством контакта при отсутствии непрерывной цепи однотипных фактов, позволяющей устанавливать связь между крайними явлениями при помощи ряда промежуточных звеньев . Никогда, разумеется, нельзя быть абсолютно уверенным в достоверности хронологии, однако можно достигнуть очень высокой вероятности, обратившись к явлениям или группам явлений, ограниченным во времени и пространстве. Так, стало возможным дать описание развития тайных союзов квакиютль в течение полувека, возникли гипотезы относительно древних связей между культурами Северной Сибири и Северо-Восточной Америки, были логически воссозданы пути следования того или иного мифологического сюжета Северной Америки.

И тем не менее эти строгие исследования редко позволяют сделать исторические выводы; во всех работах Боаса обнаруживаются скорее отрицательные результаты в этом отношении. Например, отмечается, что как у юго-восточных пуэбло, так и у племен Аляски и Британской Колумбии социальная организация в противолежащих концах обследуемой территории принимает крайние и противополагающиеся друг другу формы, а социальная организация промежуточных районов представляет собой ряд переходных форм. Так, у западных пуэбло представлен матрилинейный клан без дуального деления, а у восточных – патрилинейная дуальная организация без деления на кланы. Для северной части североамериканского побережья Тихого океана характерны немногочисленность кланов внутри племени и расцвет локальных групп с четко ограниченными привилегиями, в то время как для южной части характерны организация с двусторонним (билатеральным) счетом родства и локальные группы без выраженных привилегий.

Какие выводы можно сделать на этом основании? Что эволюция происходит от одного типа к другому? Для обоснования подобной гипотезы следовало бы доказать, что один из этих типов более первобытен, чем другой, что первобытный тип обязательно эволюционирует по направлению к другой

из наличных форм и что, наконец, этот закон действует более неукоснительно в центре района, чем на его периферии 6 . За отсутствием такого тройственного сочетания доказательств, практически неосуществимого, любая теория, предполагающая наличие пережитков, оказывается несостоятельной, и в данном частном случае факты не допускают никакой реконструкции, стремящейся, например, к утверждению того, что материнский счет родства предшествовал отцовскому. «Можно только сказать, что реально засвидетельствованы архаические фрагменты» исторического развития. Хотя возможно и даже вполне вероятно, что неустойчивость, присущая мат-рилинейным институтам, часто приводила их к преобразованию в патрилинейные или билатеральные, но тем не менее из этого ни в коем случае не следует, что всегда и повсюду материнское право представляло собой более первобытную форму .

Этот критический анализ смел, но, доведенный до крайности, он может привести к полнейшему историческому агностицизму. Боас, однако, направляет его скорее против считающихся универсальными законов развития человечества и обобщений, основанных на том, что он назвал однажды «возможностями, имеющими вероятность 40%» , чем против скромных и тщательных попыток воссоздания истории, ставящих перед собой точные и ограниченные цели. Каковы же, по его мнению, условия для подобных попыток? Он признает, что в этнологии «доказательства изменения могут быть получены только посредством косвенных методов», т. е., как и в сравнительном языкознании, путем анализа явлений в статике 7 и изучения их дистрибуции . Все же не следовало бы забывать о том, что, географ по образованию и ученик Ратцеля, Боас осознал свое призвание к этиологии во время первого своего опыта полевой работы при ошеломительном для него открытии своеобразия, самобытности и спонтанности общественной жизни каждой человеческой группировки. Однако такие социальные явления, как постоянные взаимодействия индивида и группы,– не могут быть выведены посредством дедукции: их нужно наблюдать. Или же, как он сказал однажды: «Чтобы понять историю, недостаточно знать; каковы вещи, надо знать, каким образом они стали таковыми» .

Таким образом, мы в состоянии определить ход мыслей Боаса и выявить их парадоксальный характер. Будучи по своему университетскому образованию не только географом, но и физиком, он ставит перед этнологическими исследованиями научную цель, придавая им всеобщую значимость. «Он часто говорил, что задача этнологии состоит в определении соотношения между объективным миром и субъективным миром человека в тех его формах, которые по-разному проявляются в различных обществах» . Однако, намереваясь применить при исследовании этого субъективного мира строгие методы, усвоенные им при занятиях естественными науками, он вместе с тем признавал бесконечное разнообразие исторических процессов, посредством которых этот субъективный мир строится в каждом отдельном случае. Познание социальных факторов может явиться лишь результатом индукции, основанным на индивидуальных и конкретных знаниях, относящихся к социальным группам, локализованным в пространстве и во времени. Эти знания, в свою очередь, могут создаваться лишь на основе изучения истории каждой группы. Предмет же этнографических исследований таков, что в огромном большинстве случаев история остается за пределами достижимости. Таким образом Боас как ученый-физик предъявляет требования точности к воссозданию истории тех обществ, о которых мы располагаем только такими данными, которые привели бы в отчаяние историка.

Случается, что его реконструкции действительно удачно воссоздают историю, но историю уловленного момента, так называемую микроисторию, которой так же не удается установить связь с прошлым, как и макроистории, создаваемой сторонниками эволюционной или диффузионистической теории*.

* Мы здесь не имеем в виду чисто археологические работы Боаса, не затрагивающие вопросов этнологии, а также его исследования о распространении некоторых мифологических сюжетов, являющиеся историческими исследованиями, которые использовали этнографические свидетельства. Точно так же Поль Риве, формулируя свои гипотезы о первоначальном заселении Америки, использует археологические, лингвистические и этнографические данные в собственно историческом исследовании, и подобные изыскания должны оцениваться именно с исторической точки зрения. Это можно сказать также относительно некоторых трудов Риверса.

Благодаря этим отчаянным усилиям, предпринятым для преодоления противоречивых требований, точности, кропотливому труду и исключительному таланту Боас достиг такого совершенства в своих работах, что они превосходят и, несомненно, будут еще долго превосходить своей монументальностью все дальнейшие исследования. Во всяком случае, исследования последних лет могут рассматриваться только как попытки избежать сформулированной им дилеммы, поскольку они не в состоянии признать ее неотвратимость. Крёбер пытается несколько смягчить крайне строгие критерии правомочности исторических реконструкций, предписываемые Боасом, ссылаясь на то, что в общем и целом историк, находящийся в лучшем положении, чем этнолог, и имеющий в своем распоряжении массу данных, требователен в гораздо меньшей степени . Малиновский и его школа вкупе почти со всей современной американской школой придерживаются прямо противоположного мнения: поскольку сами работы Боаса свидетельствуют о том, насколько не оправдывают надежд попытки выяснить, «каким образом вещи стали таковыми, как они есть», то следует отказаться от того, чтобы «понять историю», дабы произвести на основе исследований современных культур синхронный анализ связей между составляющими их элементами.

Структурная антропология К. Леви-Строса. Леви-Строс совершил настоящий переворот в исследовании культуры первобытных народов, которая до него определялась в основном по ее негативным признакам - бесписьменная, неиндустриальная, нецивилизованная и т. п. Например, с точки зрения Л. Леви-Брюля, автора книги «Первобытное мышление» (1910), между нашей культурой и культурой архаической лежит пропасть разных ментальностей - логической и дологической. Структурный подход позволил рассмотреть культуру как единую систему смыслов. В знаменитых книгах «Печальные тропики» (1955) и «Структурная антропология» (1957), а позже в своей работе «Первобытное мышление» (1962) Леви-Строс предложил объективные методы исследования, взяв за основу семиотические методы - язык рассматривался как система бессознательно функционирующих означающих культуры. В мифах, ритуалах, правилах брака, терминах родства - везде мы можем вычленить бинарные оппозиции, на которых выстраиваются «пучки дифференцированных признаков». Леви-Строс сосредоточился на конкретном материале, который доказывал связь языка с социальными обычаями племен - он обнаружил, что система родства организована так же, как система фонем. То есть то, как понимаются фонемы - гистемы, - соответствует системе фонем. Так, в «Ми-

фологиках» (1964, 1966, 1968, 1971) поэтапно рассматривается дихотомия сырое - приготовленное, закрепленная в языках и, соответственно, ритуалах и первичных мифах южноамериканских племен, которая на практике выстраивает цепь означающих, наделяющую различную деятельность более глубоким ритуальным смыслом: несъедобное - съедобное, недоступное - доступное для совокупления, животное - растительное, природное - культурное, утраченное - приобретенное и т. д. Исходное

противопоставление «обрастает» новыми смыслами - приготовленное наполовину, пережженное, свежее, сгнившее. Соединение гистем определяет еще более подвижные смыслы - мифемы, смысл которых есть соотношение значений, которые использованы в них. Значение, таким образом, оказывается частью системы, которую следует понимать целостно, из отношений внутри системы.

Это позволяет говорить об антропологии, которая основывается на полевых этнографических исследованиях. Синтез соматических характеристик этнологии приводит к целостной культурной и социальной антропологии. Социальная антропология с помощью социологии и психологии рассматривает предметы материальной культуры как специфичные социальные явления, как об этом писал Э. Дюркгейм, т. е. с точки зрения выполняемой общественной функции, как социальный фактор. Личностное, таким образом, понимается как обобщенное и опосредованное вещами, как означающее, которое должно быть изучено самостоятельно. Культурная антропология, привлекая данные археологии и лингвистические концепции, представляет систему отношений, связывающую между собой все аспекты социальной жизни, - эта система, с точки зрения Леви-Строса, играет более важную роль в передаче культуры, чем каждый из ее отдельных аспектов.

Идея целостности этой системы во многом, как об этом писал позже М. Мерло-Понти, была инспирирована идеями Марселя Мосса (1872- 1950). Другим предшественником структурной антропологии сам К. Леви-Строс считал Ж. Дюмезиля, автора целого ряда работ по сравнительной мифологии (например, «Индоевропейское наследство Рима» (1949)). Мосс, чье влияние распространяется и на постструктуралистские идеи, в своих работах «Опыт о природе и функции жертвоприношения» (1899), «О некоторых примитивных формах классификации» (в соавторстве с Э. Дюркгеймом - 1901 - 1902), «Опыт о даре» (1825) подчеркивает культурную обусловленность естественных функций и привычек человека, символический характер практик обмена, прежде всего практики дарения. Мосс обнаружил, что в племени тана не было определенных значений для обмена дарами - каждый раз дар определялся участвующими сторонами, конкретной ситуацией общения, произнесенными речами, демонстрацией отношения к другой стороне и т. д. Мистическая сущность дара, жертвоприношения показывает, что суть человеческих отношений - обозначение поля возможных смыслов, то, что будет позже обозначено Ж. Батаем как трансгрессивность - возможность преодолевать фиксированные значения. У Р. Жерара в «Фундаментальной антропологии» эта идея развивается до детализированной теории социализации как двойного замещения вездесущего насилия, своеобразного мимезиса репрезентации желания.

Клод Леви-Строс

Структурная антропология

Предисловие к французскому изданию

В недавно опубликованной статье Жана Пуйона1 есть фраза, которую я позволю себе привести в начале этой книги, поскольку в ней прекрасно выражено все то, что я хотел осуществить, хотя и часто сомневаюсь, в том, что мне это удалось: «Леви-Строс, конечно, не первый и не единственный, кто обратил внимание на структурный характер социальных явлений; однако ему принадлежит первенство в серьезном отношении к этому вопросу, что и позволило ему сделать из этой мысли все вытекающие из нее выводы» .

Я был бы счастлив, если читатели книги разделили бы это мнение.

Здесь представлены семнадцать из тех нескольких сотен работ, которые были написаны мной почти за тридцать лет. Некоторые из них утеряны; другие вполне достойны забвения. Я отобрал те из них, которые показались мне наиболее достойными, отложив в сторону имеющие чисто этнографический и описательный характер, а также теоретические труды, суть которых изложена в моей книге «Печальные тропики»2 . Две работы публикуются здесь впервые (гл. V и XVI); они присоединены к остальным пятнадцати главам, посвященным структурному методу в антропологии.

Глава I. Введение: история и этнология

Более полувека прошло с тех пор, как Хаузер3 и Симиан изложили и противопоставили основные принципы и методы, характерные, с их точки зрения, для истории и социологии. Напомним, что главные различия между этими науками заключались в том, что метод, которым пользуется в основном социология, - метод сравнительный, а в истории принят монографический и функциональный метод . Оба автора, единодушно признавая подобное противопоставление, расходятся лишь в оценке значимости каждого из этих методов.

Что же изменилось за это время? Следует отметить, что история ставила перед собой скромные, но вполне определенные задачи, которые она с успехом разрешила. Для истории вопрос о принципах и методах больше не стоит. В отношении социологии дело обстоит иначе, и было бы неверно отрицать ее развитие. Мы займемся здесь, в частности, такими ее разделами, как этнография и этнология, давшими за последние тридцать лет богатые всходы в виде теоретических и описательных научных работ; правда, это достигнуто ценой конфликтов, разногласий и ошибок, за которыми угадывается перенесенный в область этнологии традиционный спор (насколько более откровенный в такой форме!) о противопоставлении всей социологии (и этнологии) в целом другой дисциплине - истории, рассматриваемой тоже во всей ее совокупности. В дальнейшем окажется, что, как ни парадоксально, основной тезис историков будет буквально подхвачен теми из этнологов, кто считает себя противниками исторического метода. Подобное положение нельзя было бы понять без беглого изложения его причин и без введения для большей ясности предварительных определений.

В этой работе мы не будем касаться самого термина «социология», поскольку он в этом веке не объединил еще все общественные науки, о чем мечтали Дюркгейм4 и Симиан. Если рассматривать ее в том понимании, которое еще принято в ряде европейских стран, включая Францию, то эта наука, занимающаяся изучением основных принципов социальной жизни и тех идей, которых люди придерживались и придерживаются по вопросам социальной жизни, сводится к социальной философии и не имеет отношения к нашей работе. Если же в ней видеть, как это имеет место в англосаксонских странах, совокупность позитивных исследований, посвященных организации и деятельности обществ наиболее сложного типа, то социология становится особого рода этнографической дисциплиной. Однако именно из-за сложности ее предмета она не может претендовать на столь же точные и богатые результаты, какими располагает этнография и изучение которых, таким образом, представляет с точки зрения методологии гораздо более общее значение.

Остается дать определение самой этнографии и этнологии. Мы установим между ними очень общее и условное, хотя и вполне достаточное для начала исследования, различие, утверждая, что этнография занимается наблюдением и анализом человеческих групп с учетом их особенностей (часто эти группы выбираются среди тех, которые наиболее отличаются от нашей, по теоретическим и практическим соображениям, не имеющим ни малейшего отношения к существу исследования) и стремится к наиболее верному воспроизведению жизни каждой из этих групп. Этнология же занимается сравнением предоставляемых этнографом описаний (цели этого сравнения будут изложены ниже). При подобном определении этнография приобретает одно и то же значение во всех странах; этнология же соответствует приблизительно тому, что в англосаксонских странах (где этот термин малоупотребителен) понимается как социальная и культурная антропология (социальная антропология занимается по большей части изучением социальных установлений, рассматриваемых как системы представлений, а культурная антропология - исследованием средств, обслуживающих социальную жизнь общества, а в известных случаях также социальных установлений, рассматриваемых как такие средства). Наконец, само собой разумеется, что если когда-либо удастся обобщить результаты объективного исследования сложных и так называемых первобытных обществ, позволяющие сделать выводы, универсальные с диахронической или синхронической точки зрения, то социология, достигнув тогда своего реального осуществления, автоматически утратит свое первоначальное содержание, отмеченное нами ранее, и займет по праву положение, к которому она всегда стремилась, увенчивая собой результаты социальных исследований. Мы еще не достигли этого.

Таким образом, проблему отношений между этнологическими пауками и историей, обнаруживающую их внутреннее противоречие, можно сформулировать так: либо эти науки рассматривают явления в их диахроническом измерении, т. е. в их временной последовательности, и оказываются неспособными создавать на их основе историю, либо они пытаются пользоваться теми же методами, что и история, и в этом случае от них будет ускользать их измерение во времени. Попытка воссоздания прошлого, оказывающаяся бессильной подняться до истории, или желание построить историю настоящего без прошлого, внутреннее противоречие в этнологии в одном случае и в этнографии - в другом - такова, во всяком случае, дилемма, с которой эти науки, видимо, слишком часто сталкиваются по мере своего развития за последние пятьдесят лет.

Это противоречие мы находим не в классическом противопоставлении эволюционизма и диффузионизма, так как с этой точки зрения обе школы сходны между собой. Эволюционное направление в этнологии является прямым отражением биологического эволюционизма. Западная цивилизация представляется как наиболее продвинутый этап эволюции человеческих обществ, а первобытные группы - как «пережитки» предыдущих этапов, логическая классификация которых послужит тем самым выяснению порядка их возникновения во времени. Однако задача не столь проста: эскимосы, искусные в изготовлении орудий, очень примитивны с точки зрения их социальной организации; в Австралии же наблюдается обратное положение. Можно было бы умножить число примеров. Неограниченный выбор критериев позволил бы создать бесчисленное множество совершенно различных рядов. Неоэволюционизму Лесли Уайта [см. 837; 838; 839] тоже не удается преодолеть эту трудность; ведь если предлагаемый им критерий - среднее количество энергии, приходящееся в каждом обществе на душу народонаселения, - соответствует идеалу, принятому в определенные периоды и в определенных областях западной цивилизации, то трудно понять, каким образом пользоваться подобным критерием для громадного большинства человеческих обществ, где предложенная категория представляется по меньшей мере лишенной смысла.

Исследователь и философ Клод Леви Стросс признан отцом американской антропологии неслучайно. Написанная им книга «Структурная антропология» широко известна не только в научном мире, но вызвала, в свое время, широкий резонанс, разбудив интерес социологов, лингвистов, психологов и литературоведов всего мира. Она стала любимой и популярной как среди людей науки, так и в мире поклонников и знатоков литературы и искусства.

Фрагменты биографии К.Л.Стросса

Будущий антрополог Claude Levi-Strauss (фр.) родился 28.11.1908 года в Брюсселе. Отец его был художник, работавший тогда в Бельгии по контракту. Но скоро семья вернулась во Францию. В Париже Леви-Стросс и провел впоследствии основную часть своей жизни.

Дедушка Стросса служил в должности главного раввина Версаля. Соответственно, в семье исповедовались и почитались еврейские религиозные традиции. Тем не менее, Леви воспитывался бабушкой в духе свободомыслия. Как следствие, он с выдающимися результатами закончил школу и поступил в Сорбонну, где посещал лекции по философии и праву.

Эти дисциплины и стали первой специальностью будущего философа, которого коллеги с полным основанием позже назвали мыслителем века.

Не миновала юношу и увлеченность политикой. Будучи первым членом французской секции рабочего интернационала, Стросс в возрасте 24-х лет начал писать диссертацию на тему философских предпосылок исторического материализма как концепции. Но этому его увлечению не довелось в полной мере развиться и состояться из-за того, что юноша вскоре попал в автомобильную аварию.

Говоря же об антропологии - нужно отметить, что эта тема заинтересовала молодого ученого уже в Сорбонне, хотя поначалу, после окончания университета, его направили преподавателем философии в провинциальный лицей, что не вызвало у юноши, прямо скажем, никакого вдохновения.

И вот, через некоторое время он с радостью присоединился к своим французским университетским коллегам , получив возможность поехать с ними в Бразилию, где стал преподавателем социологии университета в Сан-Паулу.

Именно это место и послужило, можно сказать, некой отправной точкой последующих этнографических изысканий будущего ученого. Так, летом 1935-го года Леви Стросс решил поближе познакомиться с племенами индейцев Бразилии бороро и кадиувео , а несколько позже предпринял очередную вылазку-экспедицию в почти первобытный мир, к племенам намбиквара .

С момента этих встреч с неизвестными ему прежде «натуральными людьми», что вызвали в душе исследователя настоящее потрясение, и проснулось в нем призвание этнографа.

И одним из результатов этого стало убеждение Стросса в том, что представители натуральных этносов вовсе не являются носителями так называемого «дологического» мышления, - как считали некоторые исследователи, такие, например, как французский этнолог, антрополог и философ Л.Брюль.

Основные идеи

Основные идеи Леви Стросса больше перекликались, скорее, со взглядами Руссо, преклонявшимся перед дикарем и его естественным состоянием бытия.

Глубинное важнее поверхностного, коим является любой социум на фоне подлинной «натуральных людей», - полагал Стросс.

Возвращаясь к вехам его биографии, стоит отметить, что после вторжения в начале сороковых годов немцев во Францию, ученый воспользовался возможностями гуманитарной программы, созданной фондом Рокфеллера. Ее цель состояла в том, чтобы спасти от фашизма еврейских представителей европейской науки и культуры, и французский исследователь переехал в США.

Время, проведенное в Нью-Йорке, оказалось для ученого периодом, когда он ощутил поистине колоссальный интеллектуальный подъем. А публичная библиотека Нью-Йорка явилась для него настоящим местом учебы, размышлений и открытий: здесь была написана его основная научная диссертация.

В эти годы пытливый этнограф и философ познакомился с ведущими представителями гуманитарно-научного мира. Среди них были Роман Якобсон, Андре Бретон, Франц Боас и многие другие.

С 1945 по 1947 год, наряду с научными изысканиями, Леви Стросс занимался также и работой дипломата в миссии по культуре во французском посольстве Америки, после чего он снова решил вернуться в Париж. Здесь, опять же, в Сорбонне, он защитил уже две этнографических диссертации.

Одна из них называлась «Элементарные структуры родства». Публикация работы состоялась в 1949 году и тут же принесла своему автору известность и признание профессионалов. Даже те из них, кто стояли на совершенно иных научных позициях, соглашались с тем, что

этому ученому в XX веке в области антропологии не было равных. Сила его интеллекта была способна охватить буквально все науки и дисциплины, имевшие отношение как к самому феномену человека как такового, так и к творению его рук.

Среди его научных изысканий были и такие как теория происхождения государства , где Стросс связывает возникновение государства с теорией инцеста. Суть этой его теории была в том, что, по мнению ученого, для того, чтобы запретить в полупервобытном обществе инцест как явление, представителям этого общества нужно было применить в нем жестокие и суровые меры пресечения. Именно в этой связи в первобытной родовой общине необходимо было создать специальные структуры, которые бы не допускали кровосмешения внутри одного рода.

Впрочем, надо отметить, что далеко не все специалисты в этой области являются сторонниками такого рода философских выводов и считают эту причину возникновения государства основной и единственной.

Структурная антропология

Основные идеи Леви Стросса отражены в его работе «Раса и история», а также в его многочисленных сборниках статей под общим названием «Структурная антропология» (1958г). Продолжение этой темы воплотилось в третьей книге исследователя под названием «Взгляд издалека», которая была посвящена Р. Якобсону.

Эти, по сути, три антропологических сборника и представили миру собственно новую академическую дисциплину, созданную Леви Строссом.

Ее ключевая идея - выявление структурных взаимосвязей и взаимозависимостей, которые определяют, в конечном итоге, разнообразные явления, относящиеся к культуре и социуму традиционных человеческих сообществ.

Культурная антропология

Наряду с термином структуралистская или структурная , в работах Стросса и в их описаниях можно встретить и термин культурология или культурная антропология. В чем его суть и смысл?

Этот смысл практически состоит, можно сказать, в расширении понятия структуры как таковой и представляет собой уже некую трансформацию в область культуры - привычек, традиций, взаимоотношений: всего того, чем отличаются друг от друга разные народы и этносы.

И одной из главных черт, которая характеризует, по Строссу, это направление, можно считать то, что он отрицал эволюцию и был убежден, что каждое общество развивается поступательно, проходя в своем развитии разнообразные фазы и ступени.

В этой связи ученый призывал не рассматривать те или иные традиции и особенности народов и культур предвзято, с субъективной точки зрения, а попытаться в них вжиться и увидеть суть явлений изнутри.

И, наконец, стоит сказать здесь и о том, что огромное внимание в этой теме Леви Стросс уделял исследованиям взаимоотношений между личностью и социальной средой, полагая, что именно в ней формируется человеческая индивидуальность, которая и несет, в конечном итоге, в себе соответствующий отпечаток этой самой социальной среды.

Думаю, - даже в наше время трудно переоценить значение таких выводов.

Неприрученная мысль

Эту же тему продолжают и более поздние книги автора: «Тотемизм сегодня» и «Неприрученная мысль», переведенные на русский язык лишь в 1994 году. Последняя из них есть некий обобщенный принцип мыслей дикаря, вступившего в дискуссию с Полем де Сартром и его взглядом на историю. Что же касается раскрываемой в них темы тотемизма, то

Созданы не для того, чтобы их поедать, - считал Стросс, - а для того,чтобы с их помощью человек мог научиться мыслить.

Клод Леви Стросс, Первобытное мышление.

Мифологики

Более развернуто эта работа называется: «Леви Стросс Мифологики: от меда к пеплу». Ее сравнивают с научной симфонией в четырех частях, состоящей из подробных уникальных записей, с легендами и преданиями племен северо- и южно-американских индейцев.

Строение и структура мифов, входящих в эти уникальные четыре тома («Сырое и приготовленное», «От меда к пеплу», «Происхождение застольных обычаев» и «Человек голый») раскрывает перед нами систему мышления, которая, по сути, роднит привычно называемого нами человека цивилизованного с его антиподом: дремучим дикарем:

И природа у них, как оказывается, совершенно одна и та же.

Стросс писал эту симфонию в прозе долго и тщательно, объединив в ней более восьмисот аутентичных мифов, работая с утра до вечера, как говорится, - без выходных и проходных, впадая то в восторг, то в отчаяние и даже - в глубокое чувство отвращения… - так, собственно, и создается все великое.

Кроме академических трудов на тему научной этнографии с элементами лингвистики и математики, Строссом были написаны и популярные книги. Среди них -

Печальные тропики

Книга, созданная на основе путевых заметок и дневников. Эдакая философская драма, рассказывающая о столкновнении человека с совершенно другим миром и о том, как он при этом себя чувствует…

Знакомясь с наследием этого уникального исследователя, прошедшего столь необычный путь и прожившего столь долгую жизнь - реальных сто лет - встречаешься с огромным количеством названий его удивительных трудов, охвативших практически все стороны человеческой цивилизации.

Раса и история, Путь масок, Время вновь обретенное, колдовство и системы трансформаций, сексуальная магия и чистая внутренняя энергия… - все эти названия и определения выразительно говорят нам об одном: