Что думал о религии фридрих шлейермахер. Речи о религии к образованным людям её презирающим

Московский Государственный Университет им. М.В. Ломоносова

Факультет журналистки

Фридрих Шлейермахер

Матвеева Полина

201 группа, д/о.

Москва – 2005

Фридрих Шлейермахер (21.11.1768, Бреслау, - 12.2. 1834, Берлин) - немецкий теолог и философ, родился 21 ноября 1768 в Бреслау (ныне Вроцлав, Польша) в семье реформатского капеллана. Учился в гимназии гернгутерской братской общины, в семинарии гернгутеров, а в 1787–1789 – в университете Галле, в 1794 стал пастором. Был домашним учителем, проповедником во многих церквах, а с 1804 – экстраординарным профессором и университетским проповедником в Галле. В 1809 Шлейермахер стал проповедником в берлинской церкви св. Троицы и профессором теологии в только что основанном Берлинском университете. Оба поста он занимал до конца жизни. Шлейермахер оказал сильное влияние на теологическую мысль несколькими своими трудами. Среди них – «Речи о религии к образованным людям, ее презирающим» (Ueber die Religion. Reden an die Gebildeten unter ihren Verächtern, 1799); «Монологи» (Monologen, 1800); «Принципы критики существующих этических систем» (Grundlinien einer Kritik der bisherigen Sittenlehre, 1803); «Христианская вера по принципам евангелической церкви в систематическом изложении» (Der christliche Glaube nach den Grundsätzen der evangelischen Kirche im Zusammenhang dargestellt, 1821–1822; сам автор кратко называет данную работу Glaubenslehre, т.е. «Вероучение» или «Догматика»). В Берлине, этой цитадели немецкого рационализма, он сдружился с Людвигом Тиком, Фридрихом Шлегелем, Новалисом. В противовес рационалистам и вслед за романтиками он настаивал на необходимости нравственного совершенствования, рассматривая его как долг индивида по отношению к себе и к обществу и, одновременно, как процесс слияния индивида с Божеством. Талантливый оратор, Шлейермахер был, по-видимому, первым представителем романтизма в теологии, обратившимся к широкой аудитории. Около 1800-х гг. Шлейермахер был близок кружку йенских романтиков. В «Доверительных письмах о “Люцинде”» (1800) отстаивал роман Ф. Шлегеля «Люцинда», выступая в защиту чувства с его полной внутренней свободой. В рапсодически-восторженных «Речах о религии» (1799) и «Монологах» (1800) Шлейермахер создал целостный образ религиозно-эстетического мировоззрения в духе раннего романтизма; личное внутреннее переживание - основа религии, которую Шлейермахер определяет как «созерцание универсума», позднее - как чувство «зависимости» от бесконечного. В дальнейшем выступил с рядом систематических трудов по философии («Диалектика», 1804), этике, протестантской догматике. Шлейермахеру принадлежит классический перевод Платона на немецкий язык. Психологизм Шлейермахера, его убеждение в первенствующей роли внутреннего чувства в познании, в непостижимости высшего начала (бога) для разума были подвергнуты резкой критике Гегелем. Шлейермахер оказал большое влияние на либеральный протестантизм 19 века, на развитие истории философии и педагогики в Германии, философской герменевтики.

Главные сочинения Шлейермахера: “Речи о религии к образованным людям, ее презирающим”, “Монологи”, “Христианская вера” - основной богословский труд, а также большое количество проповедей. Общефилософские воззрения Шлейермахера изложены в его “Диалектике” (под диалектикой он разумел искусство философского обоснования).
Понимание Бога и Его отношения к миру у Шлейермахера почти совпадает с пантеистическим пониманием Спинозы. В то же время, признавая Бога абсолютно трансцендентным человеческому разуму, Шлейермахер прямо примыкает к Канту. И в понимании религии Шлейермахер оказался столь же односторонним, как и они.
По Шлейермахеру, в основании бытия лежит абсолютное мировое единство, “всецелое”, или Бог. Все зависит от Бога, но эта зависимость выражается в общей связи природы, а не в Откровении или благодати, ибо Бог не есть личность.
У Шлейермахера выражения “Бог”, “мировой дух”, “мировое целое” употребляются как синонимы. Деятельность Бога равна причинности в природе. “Бог никогда не существовал помимо мира, мы познаем Его лишь в самих себе и в вещах ”. Все происходит необходимо, человек не отличается от других существ ни свободой воли, ни вечным существованием. Как все отдельные существа, так и люди - это лишь преходящее состояние в жизни вселенной, которое, возникнув, должно и погибнуть. Обычные представления о бессмертии с их надеждой на вознаграждение в загробной жизни не верны.
“Цель же и характер религиозной жизни, - пишет философ, - есть не бессмертие в этой форме, в какой верят в него... а бессмертие, которое мы имеем уже в этой временной жизни, т.е. среди конечного сливаться с бесконечным и быть вечным в каждое мгновенье - в этом бессмертие религии ”.
Сущность религии - созерцание бесконечного и “чувство зависимости” от него в нераздельном единстве. “Религия есть чувство и вкус к бесконечному... - писал он. - Это жизнь в бесконечной природе целого, в едином и во всем, жизнь, которая все видит в Боге и Бога во всем... Она есть непосредственное восприятие бытия всего вообще конечного в бесконечном и через бесконечное всего временного в вечном и через вечное...”.
Религия возникает из стремления к бесконечному, к абсолютному единству: она есть непосредственное постижение мировой гармонии. Религия приводит человека в связь с абсолютным, научая его чувствовать и сознавать себя частью целого.
По существу, считает Шлейермахер, в мире всегда существовала и существует единая всеобщая вечная религия. Разнообразие религий говорит лишь о различии в силе и направленности тех религиозных чувств, которые вдохновляли творческих гениев, создававших религии, но не об истинности или ложности какой-либо из религий. Как писал один из религиозных исследователей, “по Шлейермахеру, религия есть чувство бесконечного в конечном или чувство безусловной зависимости, и, следовательно, каждая религия является истинной религией, поскольку она есть дело чувства, к истинам же знания она не имеет никакого отношения ”.
Догматы в религиях, по Шлейермахеру, не имеют ни малейшего религиозного значения. Вероучение и каноны - лишь оболочка, которую религия снисходительно допускает, но и этого не следует делать. Можно надеяться, что со временем религия не будет нуждаться в Церкви. Вообще же, чем более человек религиозен, тем дальше он должен держаться от Церкви. Более того, образованный человек, чтобы содействовать религии, должен бороться с Церковью - носительницей догматизма, безусловной морали и канонов, закрепощающих чувство. Только с уничтожением Церкви возможна истинная религия, т.е. свободное чувство благоговения и восторга перед бесконечной вселенной, ее гармонией и красотой.
Воззрения Шлейермахера вполне совпадают с теми идеями, которые в России стали распространяться еще с конца XVIII столетия масонами и либеральным дворянством и приносить свои “плоды”. Существо их хорошо выразил протоиерей Георгий Флоровский, который о взглядах главы ложи розенкрейцеров в Петербурге Лабзина (†1825) писал: “Не так важны догматы и даже видимые таинства, сколько именно эта жизнь сердца. Ведь “мнениями” нельзя угодить Богу. “Мы не найдем у Спасителя никаких толков о догматах...” И потому все разделения между исповеданиями - от гордости разума. Истинная Церковь шире этих наружных делений и состоит из всех истинных поклонников в духе, вмещает в себя и весь род человеческий. Это истинно-вселенское или “универсальное” христианство расплывается в истолковании Лабзина в некую сверхвременную и сверхисторическую религию. Она одна и та же у всех народов и во все времена... единая религия сердца.. .”.
Эта иллюстрация очень хорошо показывает, что представляет собой религия, в которой не остается ничего, кроме “возвышенных” чувств человека. Это полный адогматизм, уничтожение любой отдельной религии как определенного мировоззрения, как особой “индивидуальности” и прямое утверждение того, что иеромонах Серафим Роуз точно назвал “единой религией будущего ”.
Православие учит, что существо религии заключается в переживании Царства Божия, которое внутри нас есть (Лук. 17;21). Но в то же время оно говорит, что чувство Царства является не безотчетным переживанием чего-то возвышенного, но переживанием Бога. Авва Дорофей говорит: “Будучи страстными, мы отнюдь не должны веровать своему сердцу, ибо кривое прави ло и прямое кривит ”. А св. Игнатий (Брянчанинов) даже так пишет: “Когда бы добрые дела по чувствам сердечным доставляли спасение, то пришествие Христово было бы излишним ”. При этом, Православие указывает вполне определенные условия достижения богообщения (см. гл.VII. Духовная жизнь). Чувство переживания Бога совершенно иное, нежели то, о котором говорит Шлейермахер, ибо оно является следствием праведной жизни в Церкви, а не результатом созерцания гармонии мирового целого в его бесконечности.

Теоретические источники философии религии Шлейермахера

Первый источник философии религии Шлейермахера составляет та религиозная среда, в которой он воспитывался. Это традиция лютеранского пиетизма , традиция эмоционально окрашенного благочестия.

Сильное влияние на молодого Шлейермахера оказала культура и мысль немецкого Просвещения, особенно философия И. Канта , которая навсегда осталась одним из важных элементов мышления и мировоззрения самого Шлейермахера. Он "медленно и упорно" трудился над усвоением системы Канта, однако всегда критически относился к её недостаткам (в частности, к учению о вещах в себе, о свободе воли, о морали, о сущности религии), которые, в немалой степени, и вызвали его "разочарование" в рациональной философии. В определённом смысле идеи Канта по поводу морали и религии, не принятые Шлейермахером, послужили поводом к развитию собственного учения последнего об этих предметах.

Один из источников философии религии Шлейермахера - воспринятый им философский пантеизм Спинозы . Сам Шлейермахер (видимо, как раз под влиянием Спинозы) придерживался пантеистического мировоззрения в его религиозно-мистической форме. Шлейермахер даже говорит иногда "спинозовским слогом". Правда, хотя мировоззрение Спинозы привлекало и воодушевляло Шлейермахера, он видел в нём и некий "слабый пункт", а именно: в отношении бесконечного и индивидуального у Спинозы преобладало первое в ущерб второму; для Шлейермахера же проблема индивидуальности стояла на главном месте, а потому он и не мог быть полностью удовлетворён "рационалистическим пантеизмом" Спинозы.

Безусловное влияние на философию Шлейермахера оказал немецкий романтизм . Шлейермахер непосредственно входил "в замечательный молодой кружок берлинской интеллигенции", в "кружок духовно одарённых и идеалистически настроенных людей", которых и именуют романтиками (Фридрих Шлегель, Новалис, Тик и др.). В мышлении романтиков господствовали следующие мотивы: "глубокое разочарование во всех формах рационализма, перенесение центра тяжести интереса с внешней стороны жизни на внутреннюю, мечты о возрождении утраченной органической целостности духовного бытия". В русле этих творческих, эмоционально-поэтических умонастроений находился и Шлейермахер. Более всего общая атмосфера романтического кружка отразилась на стиле мышления и речи Шлейермахера; её влияние сказывается "в некоторой патетической взвинченности его стиля, которая часто мешает пониманию правдивой глубины его идей и чувств", превращаясь в "искусственную риторику". По большому счёту, к романтизму можно отнести только ранний период философского творчества Шлейермахера ("Речи о религии"), хотя и на более позднем этапе у него можно обнаружить романтические влияния и мотивы.

Шлейермахер, наряду с изучением философии нового времени, много сил уделял исследованию философии Аристотеля и Платона ; к последнему он испытывал особую симпатию и осуществил "классический" перевод его сочинений. Несомненное влияние оказали на Шлейермахера идеализм Фихте и "философия тождества" Шеллинга , а также "философия чувства и веры" Фридриха Якоби .

Философия ХХ века во многом развивалась под знаком языка. Интерес к проблеме коммуникации объединяет самые различные философские течения, сформировавшиеся в течение настоящего столетия; значимость данной проблемы для философии ХХ века сопоставима со значимостью проблемы познания для философии века XIX или проблемы рациональности для философии века XVIII. Различия в подходе к языку и связанным с ним проблемам во многом определялось стремлением обобщить и осмыслить разные навыки речевой деятельности. В результате различные направления философии языка выделяли соответственно различные аспекты речевой деятельности в качестве доминирующих. Логико-семантические концепции (Рассел, Карнап, ранний Витгенштейн) основное внимание уделяли репрезентационному аспекту речевой деятельности, то есть способности речи передавать информацию о некотором положении дел, независимо от способности человека формулировать или воспринимать эту информацию. Герменевтические концепции, напротив, в основном уделяли внимание именно проблеме рецепции, тогда как процедура кодирования информации оставалась за пределами их внимания. Лингвистическая философия позднего Витгенштейна и его последователей в основном сконцентрировалась на проблеме активности говорящего, оставив в покое содержание речи и слушающего. В отечественной философской традиции проблема языка и коммуникации интенсивно разрабатывалась А.Ф. Лосевым (философия имени) и М.М. Бахтиным (философия диалога). Помимо различий в выборе подвергаемых анализу аспектов речевой деятельности названные концепции существенно различались и в выборе средств анализа. Если логико-семантические концепции ориентировались преимущественно на формальный аппарат логики и математики, а также на идеологию позитивизма, А.Ф. Лосев - на диалектическую логику и феноменологию Гуссерля, а поздний Витгенштейн претендовал на создание особого языка-стиля (в его терминах, "языковой игры"), тяготеющего к практическому языку, то философская герменевтика опиралась на существующую традицию филологической герменевтики, представленную вершинными работами Шлейермахера и Дильтея и уходящую корнями в практику истолкования библейских, юридических, исторических и художественных текстов. При этом создатели философской герменевтики ставили целью философское осмысление опыта, накопленного герменевтической традицией. Герменевтика как направление оформилась благодаря деятельности Х.-Г. Гадамера, особенно его единственной крупной работе "Истина и метод". Однако сам Гадамер неоднократно отмечал, что его концепции сложились под влиянием работ Э. Гуссерля и М. Хайдеггера. Гуссерль занимался преимущественно логическими проблемами, тогда как Хайдеггер очень много времени посвятил разработке оригинальной теории (и практики) коммуникации. Поэтому представляется возможным уделить особое внимание его работам как непосредственному источнику интересующей нас философской школы прежде, чем перейти к собственно философской герменевтике. Следует отметить, что сам термин "герменевтика" был привлечен Хайдеггером для обозначения некоторой практики, образцом которой могла быть классическая теологическая герменевтика, или наука об истолковании текстов Священного Писания. Как свидетельствовал сам Хайдеггер, для него было значимо сочетание в термине "герменевтический" смыслов "истолкование" и "весть" - последний смысл задавался этимологически, поскольку сам термин связан с именем бога-вестника Гермеса. Хайдеггер интерпретировал данный термин экзистенциалистски, как способ описания человеческого существования в терминах "истолкования вести", однако позднее Хайдеггер отказался от использования этого термина. Центральным звеном хайдеггеровских размышлений о коммуникации стал язык. При этом язык выступает для Хайдеггера не как средство общения, используемое субъектами в соответствии с их замыслами и намерениями; наоборот, язык становится некоторой всеобщей средой существования и в то же время некой сущностью, проявляющейся через речь, через говорение - "сказом". Говорящий не использует язык, но язык пользуется говорящим для сказывания. "Сказ требует оглашения в слове. Человек, однако, способен говорить лишь поскольку он, послушный сказу, прислушивается к нему, чтобы, вторя, суметь сказать слово" (3, с. 266). Таким образом, язык из общности, создаваемой понимающими друг друга людьми, превращается в тотальность, всеобщность, являющуюся условием взаимопонимания. Данная теоретическая конструкция представляет собой еще одну версию хайдеггеровской интерпретации истины как "несокрытости", существования как прихода в присутствие, для которого сказ становится свободным пространством "просвета, куда присутствующее может выйти для пребывания, откуда отсутствующее может уйти, храня свое пребывание в этом уходе" (3, с. 268). При этом язык естественным образом интерпретируется как "дом бытия", пространство, в котором бытие прежде всего приходит к существованию и где оно может быть обнаружено. Тотальный характер языка делает его значимым и для философской антропологии: "поскольку мы, люди, чтобы быть тем, что мы есть, встроены в язык и никогда не сможем из него выйти, чтобы можно было обозреть его и как-нибудь со стороны, то в поле нашего зрения существо нашего языка оказывается всякий раз лишь в той мере, в которой мы сами оказываемся в его поле, вверены ему". (3, с. 272) Таким образом, отношение Хайдеггера к языку характеризуется следующими моментами: рассмотрение языка как активного начала по отношению к носителям языка; рассмотрение языка как тотального, всеобъемлющего начала; рассмотрение языка как пространства, в котором осуществляется бытие и открывается истина. Эти моменты во многом объясняют и необычную дискурсивную практику самого Хайдеггера, с его склонностью к этимологизированию и словотворчеству: эти особенности его философской речи проистекают из стремления обнаружить в языке как указании на тотальную истину нечто, отражающее существо дела. Эти моменты хайдеггеровской философии языка определили и его решение о возрождении понятия герменевтического круга в новом, онтологическом смысле - Хайдеггер понимает герменевтический круг уже не как процедуру истолкования текста через его части, а частей - через целое (именно так этот круг понимался в классической герменевтике), но как отношение, лежащее в основе человеческого существования. Человеческое существование во всех его возможных модусах - мышления, речи, работы и так далее - представляет собой осуществление открывающейся в присутствии истины; однако не только существование человека является условием открытия истины, но и открытие истины является условием осуществления человека: "Разговор о языке должен быть вызван его существом. Как он способен к чему-то подобному, сам не отдавшись сначала слышанию, сразу достигающему до его существа? ... Носитель вести должен исходить уже из вести. Он, однако, должен заранее быть уже и близок к ней" (3, с. 268). Итак, Хайдеггер использует понятие "коммуникация" как определенную модель человеческого существования, феноменологическое рассмотрение которой способно прояснить многие вопросы онтологии. По его мысли, это существование не является только личным делом отдельного человека, но включено в некий тотальный процесс открытия истины в присутствии, своеобразной глобальной коммуникации между внимающим человеком и говорящим, вещающим бытием. Моделью такого активного тотального бытия является традиция, а язык может рассматриваться как наиболее протяженная и наименее подверженная индивидуальным усилиям традиция. Как будет показано ниже, основные тезисы Хайдеггера были сохранены в работах Гадамера, хотя и претерпели определенные изменения. При этом для удобства рассмотрения основных понятий и положений философской герменевтики представляется возможным выделить некоторые темы, которые в самой герменевтике как отдельные темы не существуют, однако могут быть сформулированы при сопоставлении герменевтических концепций с представлениями, сложившимися в теории коммуникации и общей семиотике на данный момент. Так, для герменевтики противопоставление языка и речи (или языка и текста) не является значимым, однако герменевтические концепции языка и текста будут проанализированы в двух первых параграфах реферата отдельно, поскольку это позволит выявить оригинальность этих концепций. И хотя недифференцированность герменевтических концепций языка и речи заставит нас говорить об одном всякий раз, когда мы будем говорить о другом, однако сделать такое различение все же представляется и возможным, и полезным. Наконец, в третьем параграфе данные, полученные в результате такого анализа, будут использованы для разбора центрального понятия герменевтики - собственно понятия "понимание"- и связанных с ним процедур. Наконец, в заключении результаты сравнения герменевтических и семиотических концепций будут рассмотрены с точки зрения того, какие из достижений герменевтики актуальны на нынешнем этапе развития лингвистики.

Знаменитая книга Ш. «Речи о религии к образованным людям, ее презирающим» (1799; рус. пер.: М., 1911) стала своего рода манифестом нового направления в протестантской мысли (адогматизм, «религия сердца»). Ш. утверждал, что противники религии отрицают не подлинную веру, а ее несовершенные оболочки - «от грубых суеверий человеческих жертвоприношений до тех плохо сшитых обрывков метафизики и морали, которые теперь зовутся очищенным христианством». Веру, согласно Ш., нельзя свести к нравственности; ее нельзя отождествлять и со знанием истин вероучения («мера знания не есть мера благочестия»). У веры своя собственная область. Она рождается в переживании Вечного, даже если человек не имеет о Нем ясных представлений. Подлинно живое в религии это то, что «еще не прошло сквозь понятие, а выросло т о л ь к о в ч у в с т в о» (р.н. - А.М.). Определить это чувство с помощью рациональных понятий почти невозможно (позднее Ш. пытался это сделать и довольно неудачно определил веру как «чувство абсолютной зависимости»). Внешний авторитет, даже авторитет Библии, без религиозного опыта - ничто. «Всякое Священное Писание само по себе есть дивное создание, живой памятник героической эпохи религии; но через рабское почитание оно становится мавзолеем - памятником, что был великий дух, которого больше нет». Апологетич. значение «Речей» было огромным, и не только для своего времени. Тем не менее иррационализм Ш., его туманная противоречивая теология нанесли христ. мысли определ. ущерб. Даже *Ричль, фактически ставший продолжателем Ш., резко критиковал его за отделение религии от этической сферы. По словам *Муретова, у Ш. «искренняя преданность христианству и глубокое религиозное чувство» сочетались с «крайним иногда и разрушительным скепсисом».

Главным предметом библ. исследований Ш. был НЗ. Ряд книг (в частн., 1 Тим и Иак) он считал неподлинными. Однако проблемы *историко-литературной критики были для него вторичными; его интересовало в первую очередь содержание НЗ. Поскольку сущность *Откровения сводилась для Ш. к переживанию Вечного, он выступал против понимания Библии как «замкнутого кодекса религии». «Священные Писания, - говорил он, - стали Библией по собственной силе; но они не воспрещают никакой иной книге также стать Библией, и то, что написано с такой же силой, они охотно дозволили бы присоединить к себе». Истинное Слово Божье не вмещается в рамки книги. То, что ограниченно, является преходящим. Таким преходящим кодексом был ВЗ. Его «величайшим созданием» и в то же время «последним усилием» была вера в Мессию. Создав эту веру, ВЗ умер. Христос стал носителем истинной веры, живого единения человеческого духа с Духом Божьим. Но при этом Он якобы «никогда не утверждал, что Он единственный Посредник, единственный человек, в котором осуществилась Его идея». Свидетельство Христа о грядущем Откровении Духа указывает на «безграничную свободу и непрерывное единство Его откровений». В лекциях «Жизнь Иисуса» (1819; изданы в 1864) Ш. настаивал на достоверности одного лишь Ев. от Иоанна, считая его произведением любимого ученика Господа, хотя именно 4-е Евангелие труднее всего согласовать с *христологией Ш. B своих лекциях Ш. высказывал пренебрежительное суждение о *синоптиках; по его мнению, они исказили евангельскую историю, наполнили ее чудесами, принизили образ Христа, плохо поняли Его учение. Что касается происхождения *синоптических Евангелий, то Ш. объяснял его с помощью *фрагментарной теории происхождения Евангелий

«Чтобы узнать более подробно о жизни Иисуса, - писал он, - наиболее жаждавшие знания старались войти в тесные отношения с первыми свидетелями и осаждали их вопросами; отсюда масса отдельных рассказов. Все это, без сомнения, не было собрано письменным путем, но все-таки записывать начали рано и много. Те, кто взялись за перо, были рассказчиками или (и более часто) такими лицами, которые расспрашивали, в особенности это были те, кто не мог жить близ рассказчиков и одушевлялся желанием возвестить всему миру результаты своих изысканий. Таким образом, были записаны и редактированы различные эпизоды и речи... Фрагменты, из которых составлялись эти рассказы, были не одинакового происхождения и ценности, ибо из первых рук шло далеко не все».

Эта теория, хотя и содержала элементы правдоподобия, не могла объяснить существ. единства композиции синоптиков, сходства избранных ими эпизодов и речений.

На кардинальный вопрос о Богочеловечестве Христа Ш. отвечал путано и уклончиво. По его словам, надо избегать двух опасностей: *докетизма и учения *эбонитов. Из этого предостережения можно было бы заключить, что Ш. следует Халкидонскому догмату, но на деле он интерпретирует его столь туманно, что лишает догмат его прямого смысла. Ш. постулирует абсолютную безгрешность Христа, верит в Его совершенство, но собств. полупантеистич. понятие о Боге не позволяет ему верить в Боговоплощение. Отвергая «эбионитство», т.е. взгляд на Спасителя только как на человека, он не в состоянии предложить этому взгляду ясной альтернативы. Перед лицом чудесных фактов евангельской истории Ш. проявляет робость и отдает дань рационализму, против к-рого сам же боролся. Это особенно бросается в глаза, если обратиться к толкованию Ш. пасхальной тайны. Христос, говорит он, действительно явился ученикам во плоти после Голгофы, как об этом повествуют Евангелия. Но умер ли Он на кресте? «Бесполезно углубляться в этот вопрос, поскольку ничего определенного установить здесь невозможно». Иными словами, Ш. лишь слегка маскирует грубо-рационалистич. гипотезу *Паулюса. По существу, Христос для Ш. - это уникальный человек, в силу Его особой связи с Отцом по достоинству именуемый Богочеловеком. Его явление есть чудо, потому что «не может быть объяснено средой, к которой Он принадлежал». Это чудо «имеет основание только во всеобщем источнике духовной жизни, в творческом Божественном акте». Критики Ш. отмечали, что все это справедливо по отношению ко многим святым и религиозным гениям, но отнюдь не соответствует вере Церкви, запечатленной в Евангелии. Не случайно *Де Витте, слушая проповеди Ш., поколебался в своих христ. убеждениях.

*Герменевтика Ш., в отличие от его христологии, является ценным вкладом в библ. науку, а также и в общую герменевтич. теорию (см. ст.: Герменевтика; Новая герменевтика). Ш. подчеркивал, что экзегеза должна не ограничиваться объяснением неясных мест, а стремиться выработать определ. принципы п о н и м а н и я текста, глубже проникнуть в сами закономерности процесса понимания. Этот процесс диалектически слагается из внутреннего сродства читающего с автором и одновременно из их «чужеродности». «Чужеродность» обусловлена дистанцией между читателем и Писанием (временной, личностной и т.п.), что собственно и вызывает необходимость в толковании; но если бы у читающего не было сродства с мыслью писателя, текст остался бы для него за семью печатями. Интерпретатор должен учитывать, что текст Библии и любого другого памятника зависит как от особенностей его языка, так и от личных особенностей автора. Эти два фактора создают «напряженность», они и противоборствуют друг другу, и дополняют один другого. Процесс понимания носит творческий характер, требует интуитивного вживания в текст и одновременно его анализа. Герменевтика предполагает род экзегетич. искусства. Она помогает увидеть в тексте глубинные пласты, к-рые, быть может, не до конца осознаны даже самим автором. «Грамматическая» экзегеза ориентируется на законы языка, «психологическая» направлена на особенности того или иного автора. Ш. сформулировал 7 правил «психологической» экзегезы: 1) необходимо уловить общий смысл и композицию произведения; 2) увидеть связь целого и частей; 3) понять особенности стиля автора; 4) учитывать, что это понимание не может быть абсолютным и исчерпывающим; 5) приблизиться к индивидуальному миру автора, составить представление о его личности и жизни; 6) сочетать интуитивный и аналитич. подходы; 7) учитывать как содержание текста, так и его адресат. Следует подчеркнуть, что одним из важнейших приемов герменевтики Ш. была ориентация на «вживание в текст», внутреннее отождествление с автором.

«Герменевтика – само слово восходит к древнегреческим мифам, согласно которым посланник богов Гермес был обязан толковать и разъяснять людям божественные вести. В иноязычной философии и филологии под герменевтикой понимали искусство толкования иносказаний, многозначных символов, интерпретацию произведений древних поэтов, прежде всего Голана. Затем это понятие означало искусство толкования священного Писания, а потом и искусство верного перевода памятников прошлого».

Как философская проблема герменевтика была известна философам Древней Греции, которые занимались обучением чтению и литературе, которое начиналось с поэм Гомера, понимание которых было связано с большими трудностями из-за их мифологического содержания.

Формирование практических методов герменевтики началось с поисков эмпирических правил истолкования и понимания текстов самого различного содержания. В зависимости от особенностей этого содержания выявлялись и специфические правила их истолкования. Так возникала прежде всего филологическая герменевтика изучающая особенности, связанные в основном с переводом текстов античной художественной литературы.

В средние века значительное развитие получила библейская экзегетика, занимавшаяся истолкованием текстов Священного писания.

Позднее возникла юридическая герменевтика, которая разрабатывала правила интерпретации правовых документов.

Таким образом, в каждой из герменевтических школ разрабатывались свои правила истолкования и раскрытия смыслов текста, давались соответствующие рекомендации по их анализу, накапливался и обобщался опыт по их интерпретации.

Большой вклад внесли в герменевтику немецкие ученые – философы Ф. Шлегель (1772-1829) и Ф. Шлейермахер (1768-1834). Их заинтересовало «философия языка», прежде всего проблемы отражения объективно-прекрасного в художественной литературе, а также в искусстве и в различных фрагментах культуры.

Ф. Шлейермахер в 1819 году провозгласил программу создания герменевтики как общего «искусства понимания», которого до этого не существовало, хотя имелись специализированные герменевтики.

По его мнению, такое искусство должно быть одинаково применимо как для понимания текста Священного писания, так и художественных произведений, исторических хроник и юридических документов, текстов научных исследований. Если будут сформированы общие принципы понимания, тогда будут созданы предпосылки для построения общей герменевтики.

Новый подход Шлейермахера герменевтики существенно отличался от прежних: он ориентировался на живой диалог реально существующих людей, а не на простой анализ готовых текстов. Сам текст ученый предлагал рассматривать как специфический диалог между автором и его интерпретатором. В ходе такого диалога осуществляются два действия:

· слушатель (интерпретатор текста), наоборот, пытается истолковать и понять смысл слов и предложений устной и письменной речи.

Пользуясь современной терминологией теории информации, можно сказать, что если говорящий (или автор) занимается кодированием текста, то слушатель (интерпретатор) осуществляет его декодирование или расшифровку.

Сам процесс герменевтического понимания, по мнению Шлейермахера, осуществляется посредством двух взаимосвязанных и дополняющих друг друга интерпретаций:

· грамматической;

· психологической.

Грамматическая интерпретация происходит в сфере языка и достигается в соответствии с общими, независимыми от объектов правилами.

Психологическая интерпретация стремиться выявить индивидуальные особенности автора, текста, языка, и поэтому обращает внимание на события жизни, связанные с целью познания. Интерпретатор должен проникнуть в духовный мир автора идеи, произведения, исследования и т. п.

Такой реконструированный подход к пониманию начинается с готового текста или живой речи и завершается духовным воспроизведением их смысла, или значения. Текс или речь сами по себе образуют лишь основу для понимания и, следовательно, не составляют непосредственные задачи герменевтического исследования, которая в конечном итоге сводится к раскрытию их смысла и понимания.

Введя различия между словом и его смыслом, Шлейермахер заложил основу для построения общей герменевтики, служащей фундаментом для специализированных герменевтических дисциплин.

Настаивая на необходимости соотнесения текстов с психологическими и культурно историческими факторами их возникновения, он во многом способствовал появлению новой концепции герменевтики.

Такая концепция была выдвинута немецким философом Вильгельмом Дильтеем (1833-1911), который стал рассматривать герменевтику как методологическую основу для гуманитарных наук, которые ученый относил к наукам о человеческом духе.

В отличие от естествознания содержание гуманитарных исследований, по мнению Дильтея, составляют не факты природы, а объективированные выражения человеческого духа, мысли и чувств человека, его целей и мотивов.

Соответственно этому, для объяснения явлений природы используются каузальные, т. е. причинные законы, то для понимания действия людей их необходимо предварительно интерпретировать, или расшифровать.

Гуманитарное понимание существенно отличается от объяснения, поскольку оно всегда связанно с раскрытием смысла действия людей.

Работа над книгой «Жизнь Шлейермахера» Дильтей основательно усвоил методы текстуальной и исторической интерпретации герменевтики и предал им более общий, философский характер. Решающую роль в гуманитарных исследованиях по Дильтею, играет понимание. Он выдвинул философский тезис: «Природу мы объясняем, а человека мы понимаем».

Шлейермахер утверждает, что мышление и бытие соотносительны друг с другом. При этом существуют два способа соотнесения мышления с бытием. Во-первых, мышление может сообразовываться с бытием, как это происходит в научном или теоретическом знании. И бытие, соответствующее целокупности наших научных понятий и суждений, называется природой. Во-вторых, мышление может стремиться поставить бытие в соответствие с собой. Так обстоит дело в мышлении, лежащем в основании нашей моральной деятельности. Ибо в моральном действии мы стремимся к реализации наших этических идеалов и целей, пытаясь тем самым скорее приспособить бытие к нашим идеям, нежели наоборот. "Мышление, стремящееся к знанию, соотносит себя с бытием, которое оно предполагает; мышление, лежащее в основании наших действий, соотносится с бытием, которое должно возникнуть через нас" . И целостность того, что выражается в действии, направляемом мышлением, называется духом.

Итак, по крайней мере на первый взгляд, перед нами дуализм. С одной стороны, имеется природа, с другой - дух. Но хотя дух и природа, мышление и бытие, субъект и объект суть раздельные и различные понятия для понятийного мышления, не способного стать выше всех различий и противоположностей, дуализм не абсолютен. Предельная реальность - это тождество духа и природы в Универсуме или Боге. Понятийное мышление не может постичь это тождество. Но его можно почувствовать. И это чувство Шлейермахер связывает с самосознанием. Конечно, это не рефлексивное самосознание, схватывающее тождество Я в различии его моментов или фаз. Но в основании рефлексивного самосознания лежит "непосредственное самосознание, равное чувству" . Иначе говоря, существует фундаментальная непосредственность чувства, на уровне которой еще не возникли различия и противоположности понятийного мышления. Мы можем назвать ее интуицией. Но если мы делаем это, мы должны иметь в виду, что она никогда не является чистой интеллектуальной интуицией. Скорее, она представляет собой, так сказать, чувственную основу в самосознании, и ее нельзя отделить от сознания самого себя. Другими словами, у Я нет какой-либо интеллектуальной интуиции божественной целостности в качестве непосредственного и отдельного объекта, но оно чувствует свою зависимость от целого, находящегося выше всех противоположностей.

Это чувство зависимости (Abhandigkeitsgefuhl) - "религиозная сторона" самосознания: по сути это "религиозное чувство" . Ведь сущностью религии является "ни мышление, ни действие, но интуиция и чувство. Она стремится к созерцанию Универсума..." . А Универсум, в шлейермахеровском смысле, - это бесконечная божественная реальность. Поэтому религия по сути или в основе является для него чувством зависимости от бесконечного.

Ясно, что в этом случае необходимо проводить резкую границу между религией, с одной стороны, метафизикой и этикой - с другой. Конечно, метафизика и этика имеют "тот же предмет, что и религия, а именно Универсум и отношение к нему человека" . Но их подходы весьма различны. Метафизика, говорит Шлейермахер, имея в виду, очевидно, фихтевский идеализм, "развертывает из себя реальность мира и его законов" . Этика "развивает систему обязанностей из природы человека и его отношения к Универсуму; она руководит действиями и удерживает от них..." . Но религию не интересуют метафизические дедукции, не занимается она и тем, чтобы использовать Универсум для извлечения из него кодекса моральных обязанностей. Она не является ни знанием, ни моралью: она есть чувство.

Мы можем сказать поэтому, что Шлейермахер уходит от тенденции сводить религию к морали, обнаруживающейся у Канта и Фихте, так же как он отрицает любые попытки представить сущность религии в качестве формы теоретического знания, и можно сказать, что он следует Якоби* в отыскании основы веры в чувстве. Но между Шлейермахером и Якоби есть и существенное различие. В то время как Якоби основывал всякое знание на вере, Шлейермахер хочет провести различие между теоретическим знанием и религиозной верой и отыскать в чувстве специфическую основу последней. Можно добавить, что хотя для Шлейермахера религиозное сознание ближе эстетическому сознанию, нежели теоретическому знанию, однако чувство, на котором базируется религиозное сознание, а именно чувство зависимости от бесконечного, характерно только для этого сознания. Таким образом, Шлейермахер избегает романтической тенденции смешения религиозного и эстетического сознания.

Из сказанного нельзя делать вывод, что, с точки зрения Шлейермахера, вообще нет никакой связи между религией, с одной стороны, и метафизикой и этикой - с другой. Наоборот, в некотором смысле и метафизика, и этика нуждаются в религии. Без фундаментальной религиозной интуиции бесконечного целого метафизика оставалась бы висеть в воздухе как чисто понятийная конструкция. А этика без религии давала бы нам совершенно неадекватное представление о человеке. Ведь с чисто этической точки зрения человек кажется свободным и самостоятельным вершителем своей судьбы, тогда как религиозная интуиция показывает ему его зависимость от бесконечного целого, от Бога.

Когда Шлейермахер утверждает, что религиозная вера основывается на чувстве зависимости от бесконечного, очевидно, что слово "чувство" должно быть понято скорее как обозначающее непосредственность этого сознания зависимости, чем исключающее всякий интеллектуальный акт. Ведь, как мы видели, он говорит и об "интуиции". Но эта интуиция не является схватыванием Бога как ясно представляемого объекта: она есть сознание самого себя как сущностно зависимого от бесконечного бытия в неопределенном и неконцептуальном смысле. Поэтому чувство зависимости нуждается в истолковании на понятийном уровне. В этом-то и состоит задача философской теологии. Конечно, можно показать, что объяснение Шлейермахером фундаментального религиозного опыта уже содержит в себе значительный интерпретационный элемент. Ибо, отходя от морализма Канта и метафизической спекуляции Фихте и вдохновляясь идеями "святого, отвергнутого Спинозы" , он отождествляет то, от чего чувствует свою зависимость Я, с бесконечным целым, божественным Универсумом. "Религия есть чувство и вкус к бесконечному" ; и о Спинозе мы можем сказать, что "Универсум был его началом и концом, его единственной и вечной любовью..." . Итак, фундаментальное религиозное чувство зависимости изначально характеризуется способом, который навеян ро-

мантизированным Спинозой. Однако влияние Спинозы не следует преувеличивать. Ведь в то время как Спиноза полагает "интеллектуальную любовь к Богу" в высшей точке восхождения духа, Шлейермахер обнаруживает чувство зависимости от бесконечного в основании религиозного взгляда на мир. И возникает вопрос: как нам следует мыслить или представлять это непосредственное сознание зависимости?

Сразу же возникает трудность. Фундаментальное религиозное чувство есть чувство зависимости от бесконечного, в котором нет никаких противоположностей, зависимости от самотождественной целостности. Но понятийное мышление тотчас вводит различия и противоположности: бесконечное единство распадается на идеи Бога и мира. Мир мыслится как тотальность всех противоположностей и различий, а Бог постигается в качестве простого единства, сущего отрицания всякой противоположности и различия.

В силу того что понятийное мышление не может полностью отделаться от порождаемого им с необходимостью различия, оно должно представлять Бога и мир соотносительными. Это значит, что оно должно представлять отношение между Богом и миром как отношение взаимосвязи, а не одного лишь соприсутствия, и даже не как одностороннее отношение зависимости, т.е. зависимости мира от Бога. "Нет Бога без мира и нет мира без Бога" . В то же время две эти идеи, а именно идеи Бога и мира, не должны отождествляться: "значит, ни полное отождествление, ни полное разделение двух этих идей" . Иными словами, поскольку понятийное мышление необходимо постигает Универсум посредством двух идей, оно не должно смешивать их. Единство Универсума бытия должно представляться скорее в терминах их соотнесения, нежели их отождествления

По крайней мере на первый взгляд это наводит на мысль, что для Шлейермахера различие между Богом и миром имеется только для человеческой рефлексии, в действительности же такого различия не существует. На деле, однако, Шлейермахер хочет избежать как сведения мира к Богу, так и сведения Бога к миру. С одной стороны, акосмическая теория, просто отрицающая всякую реальность конечного, не вызвала бы доверия у фундаментального религиозного сознания. Ведь оно неизбежно было бы неверно истолковано теорией, не оставляющей ничего, что можно было бы назвать зависимым. С другой стороны, простое отождествление Бога с простран-

ственно-временной системой конечных вещей не оставляло бы места для лежащего в основании недифференцированного единства. Поэтому различие между Богом и миром должно быть чем-то большим, нежели проявлением недостатков понятийного мышления. Конечно, понятийное мышление совершенно неспособно к достижению адекватного познания целого, божественного Универсума. Но оно может и должно корректировать свою склонность к тому, чтобы полностью разделять идеи Бога и мира, представляя их как соотносительные и считая мир, относящийся к Богу как консеквент к антецеденту, необходимым самопроявлением недифференцированного единства или, говоря словами Спинозы, Natura naturata в отношении к Natura naturans. Это, так сказать, лучшее, что может сделать понятийное мышление, а именно лучшее, что оно может сделать, избегая как полного разделения, так и полного отождествления. Божественная реальность сама по себе недосягаема для наших понятий.

Действительно интересной и важной чертой философии религии Шлейермахера является то, что она представляет для него раскрытие фундаментального религиозного опыта. В истолковании этого опыта он находится под явным влиянием Спинозы. Подобно Спинозе, он настаивает, что Бог выше всех человеческих категорий. Поскольку Бог есть единство без различия и противоположности, ни одна из категорий человеческого мышления, таких, как личностность, не может быть реально применима к нему, ибо они связаны с конечностью. В то же время Бог должен представляться не как статичная субстанция, но в виде бесконечной Жизни, с необходимостью раскрывающей себя в мире. В этом отношении Шлейермахер ближе поздней философии Фихте, нежели системе Спинозы, а его теория Бога или Абсолюта как недифференцированного самотождества, относящегося к миру как антецедент к консеквенту, напоминает спекуляции Шеллинга. Впрочем, поздний гностицизм Шеллинга едва ли встретил бы полное одобрение Шлейермахера. Религия, по Шлейермахеру, состоит в обретении фундаментального чувства зависимости от бесконечного. Она - дело скорее сердца, чем понимания, скорее веры, нежели знания.

Хотя Шлейермахер отказывается приписывать личностность Богу, разве что в символическом смысле, он особо подчеркивает ценность индивидуальной личности, рассматривая людей как морально действующих существ. Целое, всеобщее действительно внутренне присущи всем конечным индивидам. И поэтому абсолютный эгоизм, подразумевающий обожествление одного конечного Я, не может быть нравственным идеалом для человека. Вместе с тем любой индивид есть конкретное проявление Бога - с его особыми талантами, своеобразием (Eigentumlichkeit). Таким образом, его долг состоит в том, чтобы развивать свои индивидуальные таланты. И образование должно быть направлено на формирование всесторонне развитых и гармонически цельных конкретных личностей. Человек сочетает в себе дух и природу, и его нравственное развитие требует их гармонизации. С метафизической точки зрения дух и природа в конечном счете едины. Поэтому человеческая личность не может по-настоящему развиться, если мы проводим настолько резкую границу, скажем между разумом и природным побуждением, чтобы прийти к выводу, что моральность состоит в пренебрежении или противостоянии всем природным побуждениям. Моральный идеал заключается не в борьбе, а в гармонизации и интеграции. Иными словами, Шлейермахер мало симпатизирует ригористичной морали Канта и его тенденции говорить о противоположности разума и склонности, или побуждения. Если Бог есть, так сказать, позитивное отрицание всех различий и противоположностей, то моральное назначение человека подразумевает выражение божественной природы в конечной форме при помощи гармонизации в цельной личности разума, воли и побуждений.

Но хотя Шлейермахер проставляет акцент на развитии индивидуальной личности, он настаивает также и на том, что индивид и общество не являются противоположными понятиями. Ведь своеобразие "существует только относительно других" . С одной стороны, момент уникальности человека, то, что отличает его от других людей, предполагает человеческое сообщество. С другой стороны, общество, являясь объединением различных индивидов, подразумевает индивидуальные различия. Поэтому индивид и общество предполагают друг друга. Самовыражение и саморазвитие требуют не только развития индивидуальных талантов человека, но и уважения других личностей. Иными словами, каждый человек имеет уникальное моральное назначение, но это назначение может быть реализовано только в обществе, т.е. человеком как членом сообществ

Если мы спрашиваем, в чем состоит отношение между моралью в изображении философа и, в частности, христианской моралью, то ответ заключается в том, что они различаются по форме, но не по содержанию. Содержание христианской морали не может противоречить содержанию "философской" морали, но оно имеет свою собственную форму, обставляемую элементами христианского сознания, отличающими его от религиозного сознания вообще. И специфической чертой христианского сознания является то, что "всякая общность с Богом считается обусловленной искупляющим действием Христа"

Что же касается исторических религий, то позиция Шлейермахера несколько неоднозначна. С одной стороны, он отрицает идею всеобщей естественной религии, которая могла бы заменить исторические религии. Ведь существуют только последние, первая же является фикцией. С другой стороны, в ряду исторических религий Шлейермахер усматривает последовательное раскрытие идеала, который никогда полностью не постижим. Догматы в одном смысле необходимы, а именно в качестве конкретных символических выражений религиозного сознания. В то же время они могут становиться оковами, мешающими свободному движению духа. Исторические религии, такие, как христианство, обязаны своим источником и импульсом религиозному гению, аналогичному эстетическому гению; и они упрочиваются скорее их приверженцами, погружающимися в дух этого гения и происходящее от него живое движение, нежели признанием конкретного набора догматов. Верно, что с течением времени Шлейермахер стал уделять гораздо больше внимания идее церкви и конкретно христианской вере, но он всегда был и оставался тем, кого иногда называют либеральными теологами. И в качестве такового он имел весьма значительное влияние в немецких протестантских кругах, хотя в последнее время это влияние было во многом поставлено под вопрос возрождением протестантской ортодоксии.

В своей попытке истолковать то, что он считал фундаментальным религиозным сознанием, Шлейермахер, конечно, старался развивать систематическую философию, взаимосвязанное целое. Но едва ли можно говорить, что его философия свободна от внутреннего напряжения и нестыковок. Влияние романтизированного Спинозы, человека, охваченного страстью к бесконечному, влекло его в направлении пантеизма. Вместе с тем сама природа того, что он

хотел сделать предметом истолкования, а именно природа фундаментального чувства или интуиции, противилась чистому монизму и требовала какого-то различения Бога и мира. Ведь если мы не постулируем какого-то различия, как можем мы осмысленно говорить о конечном Я, сознающем свою зависимость от бесконечного? Опять-таки, хотя пантеистические аспекты мысли Шлейермахера и не благоприятствовали признанию личной свободы, в своей моральной теории и объяснении взаимоотношений между людьми он нуждался в идее свободы и использовал ее. Иными словами, пантеистические элементы его метафизики компенсировались акцентировкой индивидуального в его теории нравственного поведения и социальной теории. И речь шла не о теории божественного Универсума, отражающегося в политическом тоталитаризме. Наоборот, независимо от того, что он признавал церковь общностью, отличной от государства, он уделял особое внимание понятию "свободного общества", социальной организации, предоставляющей все возможности для проявления уникального характера каждой отдельной личности.

Нестыковки философии Шлейермахера не были, конечно, присущи исключительно ей. Дело в том, что всякая философия, пытающаяся сочетать идею божественной тотальности с личной свободой и идею предельного тождества с полным признанием ценности отдельного конечного индивида, должна была столкнуться с подобными трудностями. И Шлейермахер едва ли мог снять проблему, сказав, что общее существует только в индивидах и через них. Ведь он хотел обосновать чувство зависимости от реальности, нетождественной с пространственно-временным миром. Что-то должно было быть "за" миром. Но при этом мир не мог быть чем-то внешним Богу. Поэтому его вело в том же направлении, какое избрал Шеллинг. Пожалуй, мы можем сказать, что для Шлейермахера характерно глубокое квазимистическое сознание Единого, лежащего в основании многого и проявляющего себя в нем, и что именно это сознание составляет фундамент его философии. Трудности возникали, когда он пытался найти теоретическое выражение этого сознания. Но, надо отдать ему должное, он охотно признавал невозможность какого-либо адекватного теоретического объяснения. Бог есть скорее объект "чувства" и веры, нежели знания. Религия не является ни метафизикой, ни моралью, а теология символична. Очевидно, что в некоторых отношениях Шлейермахер был близок великим идеалистам, но вот рационалистом он точно не являлся. Фундаментальным элементом духовной жизни человека была для него религия, и он настаивал, что религия основывается на непосредственном интуитивном чувстве зависимости. Это чувство абсолютной зависимости представлялось ему, так сказать, пищей для философской рефлексии. И конечно, это не воззрение такого рода, которое можно сразу отбросить как благодушный предрассудок человека, приписывавшего мировое значение благочестивым переживаниям сердца, значение, отрицаемое у них рефлексивным разумом. Ведь, во всяком случае, можно показать, что спекулятивная метафизика, по крайней мере отчасти, является рефлексивным истолкованием предварительного постижения зависимости многого от Единого, постижения, которое мы за неимением лучшего слова можем характеризовать в качестве интуитивного.

Литература:

http://www.cultinfo.ru/fulltext/1/001/008/124/141.htm

http://verkhoturye.eunnet.net/win/metod_materials/being/names/schleiermacher.html

http://museum.edu.ru/catalog.asp?cat_ob_no=12623

http://encycl.accoona.ru/?id=72116

http://www.krugosvet.ru/articles/33/1003356/1003356a1.htm

http://humanities.edu.ru/db/msg/18845

http://www.mavicanet.com/directory/rus/35149.html

http://phenomen.ru/public/dictionary.php?article=1257

http://www.krotov.info/spravki/persons/19person/1768shley.html

http://dictionary.fio.ru/article.php?id=210220

http://www.hrono.ru/biograf/bio_sh/shleiermaher.html

http://www.book.sgg.ru/index.htm?page=/cgi-bin/nfrob.pl?1653042

http://www.auditorium.ru/books/1378/Schleiermacher/Sch.htm

http://zzzemfira.com/shop/8108/8012/8045/113056.htm

http://anthropology.ru/ru/texts/potepa/potepa.html

Московский Государственный Университет им. М.В. Ломоносова

Факультет журналистки

Фридрих Шлейермахер

Матвеева Полина

201 группа, д/о.

Москва – 2005

Теоретические источники философии религии Шлейермахера

Яблоков И.Н., д-р филос. наук

Немецкий философ, протестантский теолог и проповедник Ф. Шлейермахер испытывал влияние Б. Спинозы, И. Канта, немецких романтиков, выступал в оппозиции к гегелевской “логизации” религии, критиковал “завершенный и всеобъемлющий идеализм”. Он оказал существенное влияние на развитие протестантской (и не только) теологии, конфессиональной и светской философии, в том числе и философии религии. Его воззрения на религию нашли выражение в ряде трудов: “Речи о религии к образованным людям, ее презирающим”, “Диалектика”, “Христианская вера согласно основоположениям евангелической церкви” и др. Особенно значимы для выяснения философско-религиоведческих позиций Шлейермахера “Речи о религии”.

Шлейермахер подчеркивал, что религия никогда не проявляется в чистом виде, ее внешний образ определяется еще чем-то внешним; задачей является извлечь именно ее сущность, а не прямолинейно и целиком принять внешнюю форму за внутреннее содержание. Философ выделял три начала человеческой жизни, нетождественных, но и неразрывных - познание (знание,наука), действование и чувство. Он также различал “сферы духа” - нравственность, искусство, философия, теоретическое знание, практическая деятельность. В религии, по мнению Шлейермахера, есть элементы, присущие сферам духа, но она не вмещается ни в какую из них, не исчерпывается ни одной в отдельности и не может быть их простой механической смесью. Для выяснения “самобытности” религии Шлейермахер стремится раскрыть ее связь с этими областями и в то же время отграничитьот них.

Религия, поскольку она реализуется в жизни, выступает как благочестие, религиозность, вера. Религиозность с необходимостью проистекает из всякой лучшей души, “ей принадлежит самостоятельная сфера сознания, в которой она неограниченно властвует”, присущ и свой, особенный характер.

По мнению Шлейермахера, место религии там, где живые соприкосновения человека с миром принимают преимущественно характер чувства, в нем произрастают прекрасные и благоуханные цветы религии. Такова самобытная область религии, которая присуща всецело ей одной. Не познания или предметы познания, не дела, поступки, различные области действования, а только чувства составляют “элементы религии”. Чувство, которое выражает бытие и жизнь человека, равно как и общее бытие и жизнь Вселенной, поскольку в нем (чувстве) дано действие Бога через посредство действия мира, образует религиозность. Религия по своему источнику есть возбужденное в высшем направлении чувство. Шлейермахер писал: “Нет чувства, которое не было бы религиозным”; “все здоровые чувства религиозны, или, по крайней мере, должны быть таковыми, чтобы не быть болезненными”. Однако философ все же стремился найти “самобытность” религиозного чувства: “истинная религия есть чувство и вкус к бесконечному”, “сущность религиозных возбуждений состоит в чуветве абсолютной зависимости”- от целого, универсума, бесконечного.

Шлейермахер подчеркивает, что в религии чувство к бесконечному, чувство абсолютной зависимости обусловливает противостояние и взаимопревращение “возвышающих” и “принижающих” чувств; смирения и гордости, раскаяния, и радостной самоудовлетворенности. Существенным для благочестия является “обращение”, “превращение” этих чувств. Каждый из этих двух видов нуждается в другом для своего дополнения, и каждый из них истинно благочестив, лишь поскольку в нем соучаствует и другой.

Хотя сущность религии заключена в чувстве, нельзя назвать благочестивым того, кто живет “замкнутыми” чувствами. Но мнению Шлейермахера, Для религии важно и “размышление”, которое он понимает не только как собственно умозрение, но и как всякое, отрешенное от внешней деятельности духовное возбуждение. В отличие от научного знания, метафизического умозрения религиозное размышление - это непосредственное сознание, такое “духовное возбуждение”, которое дает возможность “иметь и знать в непосредственном чувстве саму жизнь”. Вселенная, писал философ, открывается нам через свои воздействия на нас: “...и воспринимать в нашу жизнь и вдохновляться в этих воздействиях и в том, что они в нас пробуждают, всем единичным не обособленно, а в связи с целым, всем ограниченным не в его противоположности иному, а как символом бесконечного - вот что есть религия”. Религиозное размышление, полагал Шлейермахер, не направлено на сущность конечного в связи с другим конечным или в противоположность ему: “Религиозное размышление есть лишь непосредственное сознание, что все конечное существует лишь в бесконечном и через него, все временное - в вечном и через него. Искать и находить это вечное и бесконечное во всем, что живет и движется, во всяком росте и изменении, во всяком действии, страдании, и иметь и знать в непосредственном чувстве саму жизнь, лишь как такое бытие в бесконечном и вечном - вот что есть религия... И потому она - жизнь в бесконечной природе целого, во всеедином, в Боге - жизнь, обладающая Богом во всем и всем в Боге”. Чувство бесконечного и непосредственная жизнь в нас конечного, поскольку оно содержится в бесконечном, есть одно и то же.

Шлейермахер, определив общую сущность религии, в то же время говорил о многообразных ее проявлениях, о множественности религий, которая проявляется в степенях и видах религии, в своеобразных и различных формах. Религия в целом есть совокупность всех отношений человека к божеству во всех возможных формах жизнепонимания, и в этом смысле, конечно, существует одна всеобщая религия. Но в самой себе она содержит принцип индивидуализации: все воспринимают отношения, в которых она выражается, совершенно различно. Религия не может быть дана иначе, как в великом многообразии возможно более определенных форм. В числе видов религии Шлейермахер называл в том числе и натурализм, деизм, пантеизм, политеизм. Он отвергал мысль о всеобщности какой-либо отдельной формы религии и утверждал, что лишь совокупность религий исчерпывает весь объем ее духовного содержания. Он бесконечен и может быть вмещен не в одну определенную форму, а лишь в совокупность всех форм. Религия бесконечна во всех направлениях. Каждый должен сознавать, что его религия есть только часть целого; что в отношении начал, которые пробуждают его религиозное чувство, имеются воззрения и ощущения столь же религиозные и все же отличные от его собственных; что другим формам религии должны соответствовать восприятия и чувства, доступа к которым он, быть может, совершенно лишен.

Говоря о том, что религия есть чувство и в чувстве, Шлейермахер подчеркивал: “Понятия и принципы, все без исключения, сами по себе чужды религии”, но они “к ней примыкают”. Чувства нуждаются в понятиях, чтобы быть выраженными и сообщаться другим, и в принципах для выражения их правильной меры; однако эти принципы и понятия не принадлежат самим чувствам. Религию нельзя смешивать со знанием: знание принадлежит богословию, а последнее необходимо отличать от религии. Вместе с тем Шлейермахер не отвергал “похвального и плодотворного” стремления привести в возможно более точную связь изложение христианской веры. Имеется внутренняя и внешняя сторона религии. Внутренняя сторона - это религиозная жизнь, чувство бесконечного и вечного, внешнюю сторону образуют системы вероучения, догматы - “искусственные создания счисляющего рассудка”. Конечно, понятие и слово необходимы и неотделимы от внутреннего содержания, выявляют его, но лишь через эти внутреннее содержание и вместе с ним.

По мнению Шлейермахера, каждая форма религии внутренне обоснована в себе самой, но ее обозначение всегда зависит от внешних обстоятельств. Система обозначений, которая в своей совершеннейшей форме образует богословский догмат, скорее определяется внешними условиями, чем проистекает из самой религиозности. Образование понятий зависит от господствующего языка и от степени и характера его научного развития; и сюда естественно включается и характер философствования. Но и это для религии как таковой суть внешние условия. Догматы и вероучения нельзя считать ее внутренней сущностью; эти учения - результат наблюдения чувства, сравнительной рефлексии о нем. Понятия, лежащие в основе этих учений, подобно опытным понятиям, есть общее обозначение для определенного чувства, обозначение, которое религии самой по себе не нужно. В таком обозначении почти не нуждается и передача религиозных чувств; его создает и в нем нуждается рефлексия. Можно иметь много благочестия, не испытывая потребности ни в одном из таких понятий, как чудеса, внушение свыше, откровение, сверхъестественные ощущения. Но. обобщающим размышлениям о религии необходимы такие понятия, и в этом смысле Все они принадлежат к области религии. Всякое конечное есть знамение бесконечного; чудеса, внушение свыше, откровение, сверхъестественные ощущения подобные выражения высказывают непосредственную связь явления с бесконечным и целым, и в то же время каждое такое явление имеет непосредственную связь с конечным и природой. Вот, например, как писал Шлейермахер о понятии чуда: “Чудо есть лишь религиозное название для события; всякое, даже самое естественное и привычное событие, если только оно пригодно к тому, чтобы религиозное его понимание стало господствующим, есть чудо. Для меня все есть чудо...”. Все явления непосредственно связаны для философа с бесконечным и божеством. Отнесение события к действию божественного всемогущества и рассмотрение события в его зависимости от естественных отношений не исключают друг друга. Там, где нас более всего интересует отношение события к нашим целям и где исследование естественных связей. Оказалось бы слишком детальным, мы преимущественно замечаем божественное предопределение, в обратном же случае - естественный ход вещей. Все события, которые более всего возбуждают религиозное внимание, и в которых одновременно естественная связь более всего скрыта, скорее всего рассматриваются как чудеса. Между тем, взятые сами по себе и с точки зрения божественной причинности, все события в одинаковой мере чудеса.

немецкий теолог (Бреслау, 1766 - Берлин, 1834). Представитель религиозного духа, характерного для философского романтизма в Германии, автор книг «Речи о религии» (1799), развивающей мысль Спинозы, и «Монологи» (1800), опирающейся на философию Фихте и подчеркивающей важность человеческой личности. Его «Изложение христианской веры» (1821) содержит окончательный вариант его идей, которые можно свести к спиритуализму, двумя основными особенностями которого являются, с одной стороны, чувство природы как выражения божества, с другой стороны, чувство духовной общности душ как реализации духа (Христа).

Отличное определение

Неполное определение ↓

ШЛЕЙЕРМАХЕР Фридрих

21. 11. 1768, Бреслау, - 12. 2. 1834, Берлин), нем. протестантский теолог и философ. Ок. 1800х гг. был близок кружку йенских романтиков. В рапсодическивосторженных «Речах о религии» (1799, рус. пер. 1917) и «Монологах» (1800, рус. пер. 1911) Ш. создал целостный образ религ.-эстетич. мировоззрения в духе раннего романтизма; личное внутр. переживание - основа религии, к-рую Ш. определяет как «созерцание универсума», позднее - как «чувство зависимости» от бесконечного. В дальнейшем выступил с рядом трудов по философии («Диалектика» - «Dialektik», 1804, изд. 1839): этике, эстетике, психологии, протестантской догматике. Ш. принадлежит классич. перевод Платона на нем. язык. Психологизм Ш., его убеждение в первенствующей роли внутр. чувства в познании, в непостижимости высшего начала (бога) для разума (влияние пиетизма, а также Якоби) были подвергнуты резкой критике Гегелем. Ш. оказал большое влияние на либеральный протестантизм 19 в., на развитие истории философии и педагогики в Германии, филос. герменевтики.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Шлейермахер, Фридрих

нем. протестантский теолог и философ, много лет занимался проповеднической деятельностью, был проф. Берлинского ун-та. Воззрения Ш. сочетали в себе идеи Спинозы, Канта, Фихте, Шеллинга, Якоби и др. В его философии преобладали романтические, антипросветительские тенденции. Религию, нравственность он выводил из внутреннего настроения субъекта. Основу бесконечного бытия, с т. зр. Ш., образует мировое единство, или бог, в к-ром примиряются все противоречия и к-рый может открыться непосредственному знанию. Ш. продолжил идущую от Спинозы критику Ветхого завета, распространил ее на Новый завет. Его идеи стимулировали дальнейшую критику всех источников христианства (Младогегельянцы). Однако вся эта критика не выходила за рамки религиозного мировоззрения. Религиозно-философские взгляды Ш. оказали значительное влияние на идеологию протестантизма в 19 в.; его трактовка религии подверглась критике со стороны представителей совр. протестантизма (Диалектическая теология). Попытки выявить единство духовно-душевной жизни философа или писателя (Ш. явился зачинателем т. наз. платоновского вопроса - вопроса об авторстве, подлинности и последовательности соч. Платона посредством реконструкции его текстов) сближают Ш. с герменевтикой. Осн. соч.: “Речи о религии” (1799), “Монологи” (1810).

Отличное определение

Неполное определение ↓

Шлейермахер, Фридрих

род. 21 нояб. 1768, Бреслау - ум. 12 февр. 1834, Берлин) - нем. теолог и философ. В тесной связи с нем. идеализмом и романтикой он создал имеющую протестант, уклон философию созерцающего мышления, связанного с Богом и миром. Смягчая идеалистические спекуляции Канта и Фихте, требовал обратить большее внимание на духовно-исторические реальности, однако не в их изолированности, а в единстве с Целым и Вечным. Религия - ощущение единства с этим Вечным. Она основывается на чувстве "простой" зависимости, а именно зависимости от Бога. В идее Бога мыслится абсолютное единство идеального и реального и исключаются всякие противоречия, в понятии же мира полагается относительное единство идеального и реального в противоречивой форме. Поэтому Бог мыслится не как тождественный миру и не как отделенный от мира (см. Панентеизм). Вещи считаются зависимыми от мира в такой мере, в какой они обусловлены естественной связью; поэтому непосредственное восприятие Бога, т.е. чудо, невозможно. Человек включен в божественную природную связь, и поэтому между нравственным законом и законом природы нет никакого радикального различия. Каждому индивиду присуще собственное значение, так что каждый индивид призван развивать свой собственный прообраз. В осуществлении индивидуальности, заложенной в личности идеально, состоит свобода личности. Этику Шлейермахер рассматривает как учение о добре, добродетели и долге. Всеобщий закон долга, согласно ему, гласит: действуй в каждый момент, собрав все нравственные силы и стремясь ко всем нравственным целям. Осн. произв.: "Reden ьber die Religion an die Gebildeten unter ihren Verдchtern", 1799 (рус. пер. "Речи о религии к образованным людям, ее презирающим". М., 1911); "Monologe", 1810 (рус. пер. "Монологи". М., 1911); "Grundlinien einer Kritik der bisherigen Sittenlehre", 1803; "Entwurf einer Systems der philosophischen Ethik", 1835; "GrundriЯ der philosophischen Ethik", 1841; "Dialektik", 1839; "Platons Werke" (перевод), 6 Bde., 1804-1828; "Psychologie" (оставленные после смерти материалы и лекции), 1862.

Отличное определение

Неполное определение ↓

ШЛЕЙЕРМАХЕР ФРИДРИХ (

1768-1834) – немецкий историк, философ и протестантский теолог, современник немецкого романтизма, основатель герменевтики как самостоятельной научной дисциплины, который рассматривал ее как«искусство понимания» и переориентировал герменевтику с разработки правил истолкования конкретных текстов на анализ общих принципов их понимания, предложив следующие принципы герменевтического анализа: 1) диалогичностигуманитарного мышления; 2) диалектического взаимодействия части и целого при понимания текстов; 3) зависимость понимания от знания внутренней и внешней жизни автора текста; 4) единство грамматической и психологической интерпретации; 5) сотворчество (конгениальности) автора и интерпретатора. Он также предложил основные методы герменевтического анализа: а) перевод интерпретатором бессознательного пласта из жизни автора в план знаний; б) построениеинтерпретирующих гипотез, основанных на предварительном понимании. Шлейермахер дал определение термину «понимание», которое является обнаружение смысла текста, осуществляемое в процессе грамматической и психологической интерпретации. При грамматической интерпретации акцент делается на знаниеязыка, на котором написано произведение (объективная сторона понимания), при психологической интерпретации внимание уделяется тому, как написано произведение, т.е. личности автора, его внутренней и внешней жизни (субъективнаясторона понимания текста). Шлейермахер видит задач герменевтики в том, чтобы понять труд автора лучше, чем он это делает сам, для чего необходимо как бы заново повторить творческий путь создания данного текста его автором. С этойцелью он вводит понятие «вхождение в герменевтический круг», который он представляет как отношение целого и части: чтобы понять целое, необходимо понять его отдельные части, но для их понимания требуется представление осмысле целого. Понимание рассматривается как процесс движения от целого – к частям, а затем от частей – к целому: от интуитивного предпонимания целого к выявлению значения частей, а затем возвращение к пониманию целого (на практике истолкование текста зависит от контекста, а понимание контекста – от трактовки содержания текста).

Отличное определение

Неполное определение ↓

Шлейермахер, Фридрих (1768-1834)

немецкий философ, богослов и филолог. В философской эволюции своих взглядов испытал влияние Ф.Г.Якоби, в теологической - такого направления, как пиетизм. В 1787 он изучал богословие в университете в Галле и по окончании курса занимал должность домашнего учителя. Затем несколько лет служил в должности проповедника в Ландеберге и в Берлине. Это время (в течение 6 лет) было важным в его духовном развитии. Особенно заметным оказались его отношения с романтиками и, в частности, дружба с Ф. Шлегелем. В 1802 за противоречия с протестантской церковью, Ш. переводят придворным проповедником в Штольпе. Из этого изгнания его освободило через два года приглашение занять место экстраординарного профессора философии и богословия в Халле. После закрытия университета в Халле, Ш. отправился в Берлин, где он получил место проповедника и профессора университета (учрежденного по его плану). Результатом его академической деятельности явилась богословско-философская школа, названная по имени своего учителя. Наряду с Шеллингом и Гегелем, Ш. - равноправный представитель универсалистского образования, положенного в то время в основание философской работы. Как богослов с успехом действовал в пользу протестантской унии. Ш. был выдающимся теоретиком-филологом, автором многочисленных трудов по истории греческой философии, а своим мастерским переводом произведений Платона заложил основы немецкой школы антиковедов. Специфика работы Ш. с текстом в такой сфере теологии, как экзегетика, позволяет констатировать, что Ш. стоит у истоков современной философской герменевтики. В истории герменевтики Ш. принадлежит концепция универсальной герменевтики и конструирование ее как науки. У него проблемой становится понимание как таковое. В своих лекциях и докладах по герменевтике Ш. придерживался следующего принципа: "Понимать речь сперва так же хорошо, а потом и лучше, чем ее автор". Однако искусство герменевтики не выступало у Ш. "органом предметного исследования". В этом смысле Ш. отличает искусство герменевтики от диалектики. Именно поэтому герменевтика имеет служебную функцию и подчиняется предметному исследованию. В своем миросозерцании он оригинальным образом синтезировал принципы немецкой философии (Кант, Фихте, Шеллинг) и обосновал на них собственные убеждения. Теоретические основы учения Ш. изложены по преимуществу в сочинении "Диалектика", которое было издано на основании его лекций посмертно. Философия, по Ш., должна показать, каким образом мышление в качестве познания может приближаться к своему идеалу. В этом смысле она - диалектика и логика познающего бытия. Как кантовская трансцендентальная логика, так и диалектика Ш. является одновременно и логикой и метафизикой. В философии религии Ш. также занимает особенное и оригинальное положение. Бог как тождество мышления и бытия, идеального и реального, представляется недостижимой целью, к которой стремится все научное познание. Ш. не богослов Откровения, т.к., по его мнению, о деятельности откровения Божества мы также мало можем что-либо знать, как и о его Сущности. В то же время Ш. - противник рационализма, потому что, согласно его убеждению, Божество непознаваемо. Но он и против кантовского нравственного богословия. Его философия религии основывается не на теоретическом, не на практическом, но на эстетическом разуме. Так как Бог не может быть познан, то и философия религии является не учением о Боге, а учением о религиозном чувстве. В своей этике Ш. самым выразительным образом подчеркивает идею личности. Нравственная задача состоит в законченном развитии индивидуума, который в равновесии своих различных сил должен изжить свою внутреннюю сущность. Однако нравственное развитие индивидуума, по Ш., возможно только на широком базисе общей культурной жизни и состоит исключительно в индивидуальной переработке всех моментов, составляющих содержание целого. Нравственно зрелый индивид должен чувствовать свое единство с целым, принявшим в нем индивидуальную форму. Занимая эту этическую точку зрения, Ш. рассматривал государство, общественность, университет и церковь. Он дал в своем учении совершенный образ собственной личности, хотя и замкнутой в самой себе, но все же соприкасающейся с общей жизнью. Корпус сочинений Ш. достаточно велик и разнообразен. Большинство из них было опубликовано после смерти мыслителя. Важнейшие их них: "Речи о религии к образованным людям, ее презирающим" (1799), "Монологи" (1800), "О различии между законами природы и законами морали" (1825), "Диалектика" (1839), "Эстетика" (1842), "Учение о государстве" (1845), "Психология" (1864), "Философия этики" (1870) и др.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Шлейермахер, Фридрих (Sleiermacher)

немецкий философ, богослов и филолог. В философской эволюции своих взглядов испытал влияние Ф.Г. Якоби, в теологической - такого направления, как пиетизм. В 1787 он изучал богословие в университете в Галле и по окончании курса занимал должность домашнего учителя. Затем несколько лет служил в должности проповедника в Ландеберге и в Берлине. Это время (в течение 6 лет) было важным в его духовном развитии. Особенно заметным оказались его отношения с романтиками и в частности дружба с Ф. Шлегелем. В 1802 за противоречия с протестантской церковью, Ш. переводят придворным проповедником в Штольпе. Из этого изгнания его освободило через два года приглашение занять место экстраординарного профессора философии и богословия в Халле. После закрытия университета в Хал-ле, Ш. отправился в Берлин, где он получил место проповедника и профессора университета (учрежденного по его плану). Результатом его академической деятельности явилась богословско-философская школа, названная по имени своего учителя. Наряду с Шеллингом и Гегелем, Ш. - равноправный представитель универсалистского образования, положенного в то время в основание философской работы. Как богослов, с успехом действовал в пользу протестантской унии. Ш. был выдающимся теоретиком-филологом, автором многочисленных трудов по истории греческой философии, а своим мастерским переводом произведений Платона, заложил основы немецкой школы антиковедов. Специфика работы Ш. с текстом в такой сфере теологии, как экзегетика, позволяет констатировать, что Ш. стоит у истоков современной философской герменевтики. В истории герменевтики Ш. принадлежит концепция универсальной герменевтики и конструирование ее как науки. У него проблемой становится понимание как таковое. В своих лекциях и докладах по герменевтике Ш. придерживался следующего принципа: "Понимать речь сперва так же хорошо, а потом и лучше, чем ее автор". Однако искусство герменевтики не выступало у Ш. "органом предметного исследования". В этом смысле Ш. отличает искусство герменевтики от диалектики. Именно поэтому герменевтика имеет служебную функцию и подчиняется предметному исследованию. В своем миросозерцании он оригинальным образом синтезировал принципы немецкой философии (Кант, Фихте, Шеллинг) и обосновал на них собственные убеждения. Теоретические основы учения Ш. изложены по преимуществу в сочинении "Диалектика", которое было издано на основании его лекций посмертно. Философия, по Ш., должна показать каким образом мышление, в качестве познания, может приближаться к своему идеалу. В этом смысле она - диалектика и логика познающего бытия. Как кантовская трансцендентальная логика, так и диалектика Ш. является одновременно и логикой и метафизикой. В философии религии Ш. также занимает особенное и оригинальное положение. Бог как тождество мышления и бытия, идеального и реального, представляется недостижимой целью, к которой стремится все научное познание. Ш. не богослов Откровения, так как о деятельности откровения Божества мы также мало можем что-либо знать, как и о его Сущности. В то же время Ш. - противник рационализма, потому что, по его мнению, Божество непознаваемо. Но он и против кантовского нравственного богословия. Его философия религии основывается не на теоретическом, не на практическом, но на эстетическом разуме. Так как Бог не может быть познан, то и философия религии является не учением о Боге, а учением о религиозном чувстве. В своей этике Ш. самым выразительным образом подчеркивает идею личности. Нравственная задача состоит в законченном развитии индивидуума, который в равновесии своих различных сил должен изжить свою внутреннюю сущность. Однако нравственное развитие индивидуума, по Ш., возможно только на широком базисе общей культурной жизни и состоит исключительно в индивидуальной переработке всех моментов, составляющих содержание целого. Нравственно зрелый индивид должен чувствовать свое единство с целым, принявшим в нем индивидуальную форму. Занимая эту этическую точку зрения, Ш. рассматривал государство, общественность, университет и церковь. Он дал в своем учении совершенный образ собственной личности, хотя и замкнутой в самой себе, но все же соприкасающейся с общей жизнью. Корпус сочинений Ш. а достаточно велик и разнообразен. Большинство из них было опубликовано после смерти мыслителя. Важнейшие их них: "Речи о религии к образованным людям, ее презирающим (1799); "Монологи" (1800); "О различии между законами природы и законами морали" (1825); "Диалектика" (1839); "Эстетика" (1842); "Учение о государстве" (1845); "Психология" (1864); "Философия этики" (1870) и др.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Шлейермахер, Фридрих

(21 нояб. 1768 – 12 февр. 1834) – нем. философ, богослов и обществ. деятель. Был близок к Ф. Шлегелю и раннему нем. романтизму. В годы оккупации Германии войсками Наполеона выступил вместе с Фихте как активный проповедник нац. возрождения. Проф. Берлинского ун-та со времени его основания (1810). В период политич. реакции подвергся опале. В ф и л о с о ф и и, осн. идеи к-рой изложены Ш. в соч. "Диалектика" ("Dialektik", В., 1903), Ш., в отличие от Фихте, исходил из единства бытия и мышления. Но это единство, или тождество (в понимании, близком Шеллингу), составляет, по Ш., только предпосылку знания, но не его предмет (как у Шеллинга). Движение познания есть восхождение мысли по лестнице родов и видов реального бытия, низшую границу к-рой составляет чистое многообразие без единства, т.е. материя, а вершину – чистое единство без многообразия, или бог, верховное бытие, снимающее все кроющиеся в бытии противоположности, высшая среди к-рых – противоположность предметного и духовного бытия. Будучи единством без противоположностей, бог, по Ш., не может быть постигнут отвлеченной мыслью в этой своей абс. сущности, ибо всякое познание имеет непременным условием наличие противоположностей. Это абс. единство мышления и бытия, или бог, может открыться лишь непосредственному знанию, или глубокому внутр. чувству зависимости от конкретной целостности объемлющего его бытия. В этом чувстве зависимости Ш. усматривал источник и основу религии. Учение Ш. в ряде моментов приближалось к воззрениям Спинозы, к-рого Ш. усердно изучал и пропагандировал. Продолжая начатую Спинозой историч. и текстологич. критику книг Ветхого завета, Ш. распространил ее на книги Нового завета, усовершенствовав самый метод библейской критики и тем предугадав пути, по к-рым она пошла затем в работах Д. Штрауса и др. В э т и к е Ш. стремился преодолеть дуализм необходимости и свободы, природы и нравственности, долга и склонности, введенный в этику Кантом и Фихте. Двигаясь в направлении, близком Шеллингу и Гегелю, Ш. усматривал в бытии проявления нравственной воли (уже на стадии неорганич. природы, мира растений и животных, далее – в человеч. жизни и истории). Этика, согласно Ш., является учением о развитии, в процессе к-рого деят. разум подчиняет себе пассивную природу. Т.о. этика предполагает наличие конкретного развивающегося бытия, в к-ром разум и природа, свобода и необходимость существуют как противоположности и в то же время уже объединены. Это осуществляется в человеч. жизни, и этика становится по существу у Ш. учением о развертывании разума в человеч. истории. В этом же плане объединения противоположностей Ш. объявляет традиц. противоположность добра и зла не имеющей значения для этики: т.н. моральное зло есть лишь разъединение элементов, подлежащих объединению. В отличие от Канта и Фихте, Ш. энергично подчеркивает значение индивидуальности: универсальное, общее не исчерпывает сущности отд. человека, нравств. ценность к-рого состоит в том, что он совершенно своеобразно выражает общую человеч. природу. В эстетике Ш. считает основной специфически эстетич. категорией не прекрасное, а художеств. совершенство, или выразит, мастерство, в к-ром исчезает различие прекрасного и безобразного, больших и малых произв. иск-ва перед лицом мастерства человеч. выразит. деятельности, вырастающей из темной области непосредств. сознания. Независимость мысли, проницательность и смелость библейской критики, диалектич. понимание Ш. противоречивой природы конкретного бытия – эти особенности его философии оказали раскрепощающее интеллектуальное действие на молодое поколение Германии 30-х гг. 19 в. В критич. период преодоления религии это действие испытал на себе и Энгельс (см. К. Маркс и Ф. Энгельс, Из ранних произв., 1956, с. 304, 310, а также Соч., 2 изд., т. 1, с. 482). С др. стороны, мистико-психологич. подход к религии, акцентирование Ш. роли индивидуального внутр. переживания в религии оказали влияние на протестантскую теологию 19 в. В 20 в. с резкой критикой Ш., в частности его психологизма в трактовке религии, выступили представители теологии диалектической. Ш. – один из зачинателей т.н. платоновского вопроса (филологич. и историко-филос. исследования, посвященные проблеме подлинности и историч. последовательности написания соч. Платона), а также автор превосходного перевода на нем. яз. сочинений Платона. Соч.: S?mtliche Werke, Bd 1–33, В., 1835–64; Briefe, Jena, 1906; в рус. пер. – Речи о религии и образованным людям, ее презирающим. Монологи, М., 1911. Лит.: Ориатский Ф., Учение Ш. о религии, К., 1884; Гайм Р., Романтическая школа, пер. с нем., М., 1891, кн. 3, гл. 3, с. 346–473; Ибервег Ф., Гейнце М., История новой философии в сжатом очерке, СПБ, 1899 (имеется библ.); Siegeried Th., Das romantische Prinzip in Schleiermachcrs Reden ?ber die Religion. В., 1916; Wehrung G., Die Dialektik Schleiermachers, T?bingen, 1920; Dilthey W., Leben Schleiermachers, , В.–Lpz., 1922; Reble ?., Schleiermachers Kulturphilosophie, Erfurt, 1935; Sсhultz W., Das Verh?ltnis von Ich und Wirklichkeit in der religi?sen Anthropologie Schleiermachers, G?tt., 1935; его же, Die Grundlagen der Hermeneutik Schleiermachers, "Z. Theol. und Kirche", 1954, Jg 50, S. 158–84; Вrandt R. В., The philosophy of Schleiermacher, N. Y.–L., ; Neglia F., La filosofia della religione di Schleiermacher, Torino, 1952. В. Асмус. Москва.

В «Речах о религии к образованным людям, ее презирающим» (Uber die Religion, Reden an die Gebildeten unter ihren Verachtern, 1799, рус пер 1911) Шлейермахер ставит задачу выявить природу религии Первые две речи посвящены сущности религии вообще, 3-я - религиозному воспитанию, 4-я - общественному началу в религии, 5-я - различным ее формам. В религии Шлейермахер видит абсолютное начало духовной жизни, научигь религии невозможно - она может только рождаться изнутри, а не сообщаться извне Поэтому религиозное наставничество должно путем психологического анализа чувств и настроений, присущих противникам религии, показать, что религиозное чувство живет и в тех, кто его отвергает Религия не умещается ни в одну из сфер деятельности духа она не есть ни теоретическое знание, ни нравственное учение, ни искусство, ни практическая деятельность, ни их соединение На этом основании противники религии вообще исключают ее из системы отношении чечовека с миром, но своим отрицанием религии ояи как раз свидетельствуют о том, что религия является самобытной реальностью. В религии Шлейермахер выделяет два момента: отношение к бесконечному и чувство. Интуиция бесконечности есть точка опоры для всякой деятельности сознания, из нее рождаются и живут наука и практическая деятельность человека. Чувство противоположно познанию и действованию, поскольку ни знание, ни действие сами по себе не составляют цельной жизни, но лишь взаимно дополняют друг друга. Они укоренены во внутренней жизни, данной человеку в чувстве. Чувство есть область подлинной религиозности, в нем дана связь между практической и теоретической стороной жизни, между человеком и миром; чувство есть процесс раскрытия души, выявление ее внутренней связи со вселенной и в качестве такового - «высшее ведение». Отождествляя религию с чувством, Шлейермахер характеризует ее как жизнь сознания, неотделимую от полноты переживания. С этих позиций он считает, что религия не нуждается в догматах, религиозная жизнь - не воспроизведение какого-либо объекта, но живое слияние с ним, в ней снимается традиционное противопоставление субъекта и объекта. Многообразие религии - необходимое выражение самой природы религии как связи сознания с целым; понятие «заблуждение» (как и прочие рациональные критерии) к религии неприменимо.

Позиция Шлейермахера по отношению к классической рационалистической традиции, сформулированная в период «интуитивизма», сохраняется и в период разработки им герменевтики. Если «разум» более не выполняет функцию гаранта вневременной значимости, если он не создает универсальной «грамматики», «всеобщности», которая объединила бы вовлеченных в процесс понимания партнеров, то такой «общностью» может быть только язык. Язык как общность охватывает и мышление, которое всегда является речью, внешней или внутренней. Каждый акт понимания есть обратное движение акта речи, выявление того мышления, которое лежало в ее основе. Объектом понимания является язык. «1рамматическая интерпретация» устанавливает «буквальный смысл» (sensus litteralis) произнесенной или написанной речи; поскольку языков много и единого языка не существует, кроме того, с течением времени тексты могут стать частично непонятными, «грамматическая интерпретация» охватывает исторические и социокультурные традиции, присутствующие в языковом выражении интерпретируемого, снимая чуждость текста в его реконструкции, «переводе» (при необходимости - опираясь на грамматику соответствующей эпохи). Выражение - не анонимный носитель надындивидуального языка, но есть проявление индивидуальной души. Если бы люди мыслили (и говорили) одно и то же одними и теми же словами, то существовала бы только «грамматика». Но язык есть индивидуальное всеобщее, поэтому «грамматика» дополняется «риторикой», выявляющей индивидуума в расположении слов, стиле и ритме речи. Если «грамматическая интерпретация» рассматривает язык с точки зрения языковой целостности, то второй аспект герменевтики - «техническая» (или «психологическая») интерпретация - рассматривает языковое выражение как проявление внутреннего. Именно «психологическую интерпретацию» Шлейермахер считает наиболее важной задачей герменевтики, именно с ней связано его понимание герменевтики как «искусства», что связано с творческой природой языка. Не случайно, что, сформулировав множество правил (канонов) интерпретации, Шлейермахер не дал правил применения этих правил: в рамках психологической интерпретации большое значение имеет «дивинапия», «отгадывание». Это - особая позиция интерпретирующего, соответствующая стилистической продуктивности автора (в особенности в случае, когда речь идет о поэтическом творчестве). Поскольку понимание не может опереться здесь на некую готовую «технику», оно должно быть конгениальным творчеством, «искусством». Шлейермахер не утверждает, что «дивинация» может стать основой «объективного» знания. Цель психологической интерпретации может быть достигнута только путем «приближения»; полное понимание Другого является утопией («полное» понимание достижимо только в аспекте грамматической интерпретации). Далее, толкование герменевтики как «искусства» связано с общим подходом Шлейермахера к герменевтике. Прежде исходной и всеобъемлющей была ситуация понимания, а «непонимание» было исключением из правила; герменевтика требовалась лишь там, где человек сталкивался с проблемой, нарушающей континуальность понятного. Шлейермахер, напротив, исходит из «непонимания» как фундаментального феномена. Крменевтика должна поэтому быть искусством: общей нацеленностью на понимание речи с самого начала, а не только с того момента, когда понятность исчезает. Замысел «герменевтики» дополняется тем, что Шлейермахер называет «критикой». Критика представляет собой диалектическую противоположность герменевтической «техники»: если последняя конструирует отдельное языковое выражение как свободную модификацию и воплощение «правила», то критический метод, наоборот, соотносит отдельное с более общим понятием.

Соч.: Samtliche Wrke, Bd 1-30. В., 1835-64; Hermeneutik, hrsg. v. H. Kimmerle. Hdib., 1959; Hermeneutik und Kritik, hrsg. v. M. Frank. Fr./M., 1977; в рус. пер.: Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи. М., 1994. Лит.: lthey W. Leben Schleiermachers, Bd 1-2. В., 1922-66.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Schleiermacher, Friedrich Daniel Ernst (1768 — 1834) – родоначальник в Христианском богословии, философ и филолог-романтик.

Воспитан родителями в духе пиетизма, получил образование в пиетистских школах.

Окончил университет в Галле (1790). Профессор 1804-1807.

Один из основателей Берлинского университета и профессор с 1810 г., первый декан богословского факультета, ректор с 1815 г. Читал лекции по философии и по всем разделам богословия (кроме Ветхого Завета).

Секретарь Берлинской Академии наук (1814-1834). Переводчик сочинений Платона.

Пастор-реформат. Проповедник в Берлинской Dreifaltigkeitskirche (1809-1834).

Ш. видел свою задачу в приспособлении Христианства к современности, в противовес как рационализму XVIII в., так и традиционному Христианству. В этом смысле Ш. был первым сознательным модернистом в истории.

Ш. создал законченную систему либерального богословия, задав общее направление всему последующему богословскому модернизму. Способ рассуждения Ш. повлиял и на его поклонников, и на его противников. Достаточно перечислить К. Барта, П. Тиллиха, К. Ранера, А. Швейцера. Модернистские штампы, порожденные Ш., до сего дня воспроизводятся католическими, протестантскими и «православными» модернистами, хотя память об их сочинителе зачастую утрачена.

Религия ощущения и опыта

В области богословия и философии Ш. стремился занять компромиссную позицию между пиетизмом, атеистическим Просвещением, немецким философским идеализмом и романтизмом.

В сочинениях Ш. мы впервые наблюдаем внедрение в богословие посторонних интеллектуальных схем. Он полностью полагается на философское мировоззрение, устраняя собственно христианскую веру в Бога из своей системы.

Находясь под влиянием пиетизма, Ш. однако произвел в богословии совершенно иную работу, нежели пиетисты. Пиетисты полагали «религию сердца» отдельно от догматического богословия, в сложной связи с ним. Ш. поместил «чувство» внутрь догматического богословия, произведя в нем необратимую перестройку. Пиетизм, как лютеранство и кальвинизм, – это еще разговор об истинах Христианства в религиозных терминах и в религиозной системе координат. Система Ш. – это модернизм в чистом виде, поскольку под видом богословия говорится не о Боге.

В философской системе Ш. религия — это вкус и чувство вечного и бесконечного, и определяется им как непосредственно данное человеку чувство абсолютной зависимости (Gefühl der schlechthinnigen Abhängigkeit). Для Ш. религия в этом смысле необходимо присуща человеку и человечеству, хотя и проявляется различным образом в религиях и учениях. Все частные религии являются модификациями единой Религии, и Христианство представляется Ш. одной из форм этого универсального Богосознания, основанной Христом и Церковью.

Ш. строит свою систему на том убеждении, что невозможно познать Бога, Каков Он есть. Ш. заимствовал у И. Канта учение о непознаваемости «вещей-в-себе» и отнес его к Богу. Ш. излагает знакомое по позднейшему модернизму учение о том, что Бог выше всякой сущности и всякого бытия, и поэтому невозможно говорить о Божественной Сущности. Это коренным образом подрывает учение о Боге и учение о Боговоплощении, одновременно полагая одно из фундаментальных положений модернизма – о божественном ничто (см. . Антропология св. Григория Паламы; . Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии). Поэтому в системе Ш. невозможна Христианская вера в Бога. Можно лишь обратиться к себе и своему ощущению, направленному в бесконечное пространство вселенной или даже, как позднее у , в пустоту.

Из этих соображений Ш. отвергает всякую речь о Боге, как проявление «антропоморфизма». Любая речь о Боге — это, якобы, иносказание, метафора, нуждающаяся в расшифровке. С точки зрения Христианского вероучения, в системе Ш. отсутствует Бог, как Личность, отсутствует Бог, как Сущность, и отсутствует вера в то, что Бог есть .

Для Ш. Бог познаваем лишь опытным путем и через анализ этого опыта. Но даже и этот способ не сообщает человеку достоверных сведений о Боге. Разрушительный субъективизм Ш. приводил его к отрицанию, например, того, что догмат о Пресвятой Троице передает какое-либо истинное учение о Боге, поскольку невозможно непосредственно и цельно «ощутить» содержание этого догмата. Другие же догматы Ш. подвергает радикальной ревизии, потому что их, якобы, можно «ощутить».

Согласно Ш., человек способен познавать лишь свои чувства по отношению к Богу, Который приобретает Свой смысл только внутри этого человеческого «чувства». Кратко говоря, для Ш. Христианское учение – это религиозные чувства, выраженные в словах .

Религиозное «чувство» (Gefühl) есть момент непосредственного самосознания, универсального осознания себя в отношении к миру. Необходимо отметить, что это «религиозное чувство» не направлено в область сверхъестественного и Божественного, а как ни странно звучит – обращено к миру в его всеобщности и другим личностям. Поэтому, например, Ш. утверждает, что уважение, смирение и проявления любви в человеческих отношениях принадлежат именно религии, а не морали.

Ш. выступает против всякого подлинного умозрения, заменяя теорию практикой. Для Ш. догматика есть не объективная Вечная Истина, а то, что конечные существа мыслят о Бесконечном. То есть, догматика не истолкование Божественного сверхъестественного Откровения, а всего лишь человеческая наука, род человеческой деятельности в посюстороннем мире. И деятельности вполне тщетной, поскольку если догматы – плоды личного опыта, выводы из своих ощущений, то, разумеется, их невозможно постичь разумом, доказать, расположить в системе.

Догматы для Ш., как и вообще для всего последующего модернистского богословия, это символы внутренних чувств, которые не несут никакой определенной информации и никакой реальности в собственном смысле не описывают. Догматы остаются внутри этого частного переживания, и ревность к познанию Истины выражается лишь в желании иметь более острые переживания для себя и внутри себя.

В этом смысле у Ш. мы встречаемся с подлинно экспериментальным опытным богословием. Эксперимент в данном случае — это процесс взаимодействия человека с окружающим миром и исследование этого взаимодействия путем интроспекции. Так, например, Ш. пытается постичь учение о Боговоплощении, поставив себя на место Христа!

«Опытное богословие» впоследствии стало одним из основных догматов модернизма. «Православный» модернист XX в. утверждает в том же духе, что живой религиозный опыт это единственный законный способ познания догматов и что, только опираясь на непосредственный опыт, можно обозреть и оценить духовные сокровища Церкви. Согласно другому модернисту , Божество не есть « предмет», бытие которого было бы независимо от того, встречает ли его мой познавательный взор или нет .

Как и позднейшие модернисты ( , например), Ш. стремится выделить в догматике теоретическую и практическую сторону, чтобы составить из них единое совершенное учение. Этой цели служит учение Ш. о любви, которая у него выступает и как Божественная Сущность (в адогматическом смысле), и как присутствие Бога во Христе, и как действия Божественной благодати. Любовь у Ш., как сущность и деятельность, охватывает собой и богословие, и Домостроительство нашего спасения. Любовь является главным (и даже единственным) догматом, и познается как догмат только той же самой любовью.

В его системе Предание и новшества, Православие и ересь не только не исключают друг друга, а вступают между собой в сложные примирительные отношения. Как противоположности внутри единого метафизического монолита, они, якобы, одинаково важны для Христианства. Христианское Предание представляется Ш. не Богооткровенной истиной, а всего лишь устойчивым организованным элементом Христианства. Нововведения же – это спонтанный, подвижный элемент. Таким образом, для Христианской Церкви равно необходимо и то, и другое: ортодоксия нужна для единства, а ересь для жизни и развития Церкви. Данный подход к ереси, как необходимому и желательному элементу Христианства, станет каноническим для модернизма XIX – XXI вв.

Спасение

Согласно учению Ш., религия является спасительной в том смысле, что в религии происходит все более полное осознание человеком своего внутреннего религиозного чувства. Иными словами, это не объективное Спасение, совершенное Богочеловеком, а субъективное осознание себя находящимся в непосредственном отношении к Богу.

Для Ш. и его почитателей такой субъективизм оправдан тем, что с философской точки зрения невозможно оправдать спасение, совершенное Христом, распятом при Понтийском Пилате. В такое спасение можно только верить в соответствии с догматами Христианской Церкви, а Ш. именно этого хочет избежать, поскольку стремится обновить религию, сделав ее доступной помимо веры, через всем людям присущее «чувство».

Ш. помещает и грехопадение, и спасение – в предвечное бытие Божие. Там все произошло и было решено, а внутри земной истории все течет по закону необходимости. Отсюда единственно доступное человеку спасение состоит в осознании неизменности и нерасчлененности мира, и в примирении с этим миром. Это воззрение может выступать в зависимости от желания автора как атеистическое (например, у Спинозы) или как теистическое. Ш., притворяющийся теистом, предлагает человеку увидеть Бога в этой тотальной природе и в себе самом, как части этой природы.

В своем антиномистском ключе Ш. стремится выделить противоположности в учении о спасении, а затем их примирить. Он усматривает основную интуицию Христианства в якобы утверждаемой Христианством неразрывности связи между падением и искуплением. Ш. видит дуализм греха и спасения заложенным в основу бытия: в единой человеческой природе грех и благодать всегда неразрывно соприсутствуют, взаимодействуют друг с другом в одном спасительном направлении.

Здесь не остается никакого места для суда Божия, для определения греха как беззакония (1 Ин. 3:4), и проблема зла решается во внеморальном смысле.

Ш. определяет грех как неправильное внутреннее отношение человека к условиям жизни, физическим бедам и страданиям. Высшая духовная сторона человеческой души должна находиться в гармонии с низшими силами души: Если в человеке главенствует не Богосознание, а плоть, то всякое впечатление, которое производит на нас мир, и мешает нашей земной и телесной жизни, следует расценивать как грех .

Усугубляет дело то, что Ш., как можно полагать, стоит на точке зрения дуализма материального и духовного, где материальное — физические и душевные страдания — совпадает со злом, а душевное и духовное – с добром. В немецком языке «зло» выражается двумя словами: das Übel и das Böse. Das Übel относится к таким вещам, как физические недуги, страдания и смерть. Das Böse – нравственное зло, порочность. Ш. говорит практически только о das Übel, и почти ничего не говорит о das Böse.

Как можно догадаться, на практике «грех» для Ш. и последующих модернистов – это чувство дискомфорта, внутренней раздвоенности. Поэтому если греховный поступок не вызывает этого дискомфорта, то и греха в нем нет. В этом смысле греха и зла в мире просто нет: нам лишь кажется, что он существует. Грех для Ш. – ощущение разрыва с Богом, а благодать – ощущение связи с Искупителем.

Грех — это только чувство греха, и поэтому может быть преодолен только путем исправления своего сознания. Спасение происходит как бы совершенно без причины, и поэтому оно собственно не происходит. В этом смысле Ш. выступает одновременно как пантеист, и как солипсист.

Данное учение о грехе и спасении знакомо православным христианам по сочинениям «православных» модернистов. В частности, в учении мы находим поразительные совпадения с учением Ш.

Ш. учит, что нет единичного греха, и нет личного греха, доказывая это тем, что в мире все происходит естественно, и Бог не вмешивается в дела человеческие, не судит поступки и мысли людей. Ш. признает лишь общий грех: Греховность должна быть общей для всех, она должна присутствовать в поступках всех людей; и греховность может быть понята только в этом корпоративном (Gemeinsamkeit) смысле . Тем самым Ш. подвергает полной ревизии библейское описание грехопадения (Быт. гл. 3), и предлагает чисто натуралистическое описание греха.

«Блистательно разумное» объяснение Ш. состоит в том, что причина греха лежит в предвечной Божественной жизни! Бог так постановил, что постоянно несовершенная победа духа (над низшими частями души) является грехом для нас . Это удивительным образом совпадает с учением «нравственного монизма». Митр. Антоний (Храповицкий) также считал, что люди грешат, поскольку Бог наделил их греховной природой. Он писал в «Опыте катехизиса»: Зная заранее, что каждый из нас возымеет Адамово своеволие, Бог при рождении нашем облагает нас болезненною, смертною и падшею природой, то есть наделенной греховными склонностями, от коих мы познаем свое ничтожество и смиряемся . Даже младенцы… наделены падшею греховною природой, являясь на свет, согласно предведению Божию, потомками падшего Адама .

Ш. подвергает учение о грехопадении Адама и Евы резкой атеистической критике в духе и . Он не приемлет церковного учения, поскольку в нем отдельным личностям вменяется в грех то постороннее действие (грехопадение прародителей), которого они сами не совершали. Это кажется Ш. невероятным и оскорбительным.

Первородный грех – это коллективное действие и коллективная вина . В духе тоталитарной демократии Ш. утверждает, что все люди находятся в неразрывной взаимозависимости со всеми людьми, и грех одного вовлекает в грех всю расу. Грех в отдельном человеке получает объяснение лишь через тот круг, к которому человек принадлежит, и это отношение проходит через все уровни: семью, племя, народ, расу, где греховность одного человека и коллектива указывает на присутствие греха в связанных с ними людях и коллективах.

В системе Ш. «первородный грех» наследуется через социальную и историческую традицию, в которой каждый человек растет и живет. Все люди воспитываются в семьях, культурах и народах, где Богосознание уже подорвано, и поэтому (!) совершают грехи. Здесь Ш. выступает как предшественник «богословия революции», также делающего акцент на социальных грехах.

В учении о грехе Ш. подчеркивает, что грех всегда является коллективным, каковой тезис получил известность благодаря , и его ученикам: и . Как и (Греха единичного нет . – см.: «Бесы», глава «У Тихона»), Ш. утверждает: Грех в любом случае является общим для всех . Грех не проступок личности, подвергнутый суду Божию, а солидарное действие внутри пантеистического монолита, и соответственно распространяется всегда на всех. В этом смысле Ш. считает каждый грех – «первородным».

Эти операции с понятием греха, которые столь пышно расцвели в позднейшем модернизме, например, у , служат на самом деле лишь устранению понятия о грехе и Искуплении от греха, проклятия и смерти.

Резко противореча Христианскому учению, Ш. выступает против сверхъестественного спасения через благодать, которое называет «магизмом». Ш. не приемлет действия благодати, неопосредованного ничем природным. «Искупление» у него – это переход от дурного (schlecht) состояния рабства, или скованности, к лучшему состоянию . Ш. поясняет, что под «дурным состоянием» он понимает препятствия в деятельности высшего сознания в человеке, когда это сознание находится в разрыве с чувственностью. Это приводит к отсутствию религиозной жизни в человеке.

Грех – затрудненность Богосознания, а искупление – оживление Богосознания. От чего же спасается человек в таком «искуплении»? От забвения о Боге.

Христос для Ш. есть лишь верховный Пример Богосознания. Спасение, по учению Ш., совершилось в Воплощении – в сознании Спасителя. С другой стороны, это же сознание было всегда присуще человеческой природе. Таким образом, для чудесного спасения человека, как единичного сверхъестественного благодатного действия Божия, в системе Ш. нет места: надо опереться на общее спасение, то есть осознать свое коллективное спасение.

Следовательно, и Искупление для Ш. совершается независимо от Крестной Смерти Христа. Искупление состоит в совершенстве Богосознания, которым обладает Христос.

В размышлениях Ш. наблюдается та диалектика, которой суждена была долгая жизнь в модернистском богословии: все религиозное совершается лишь внутри субъекта, но при этом греха единичного нет, и спасения личного нет. Тогда Ш. приходит к мысли, что эта субъективная жизнь не личная, а сверхличная, не субъективная, а объективная, коллективная, поддающаяся непосредственному схватыванию, как, например, у : Мы и есть Церковь… мы ее составляем; или у Карла Барта: Есть нечто лучшее, чем разговоры,- давайте будем церковью!

Спасение происходит через личное осознание, говорит Ш. Но он адогматист, к тому же считающий определения символами непостижимой реальности, поэтому он выворачивает этот свой тезис наизнанку, утверждая, что это личное осознание и есть объективная существенная мировая связь всех людей между собой и с Богом.

Опора на коллективное не устраняет мнимости такого представления о Спасении, а напротив, только подчеркивает иллюзорность данной модернистской конструкции.

Боговоплощение

Несмотря на заявления Ш. об уникальности Христа, об уникальности отношения Христа к Богу, и поэтому об абсолютной философской необходимости Боговоплощения, – все это остается лишь декларациями.

Ш. настаивает, что единосущие Христа с Богом состоит в совершенстве Его Богосознания. В праздник Рождества Христова мы празднуем, согласно Ш., рождение Того, Кто обладал совершенным сознанием Бесконечного в конечном, Вечного во временном . Поэтому правы критики Ш. (F. C. Baur), которые утверждали, что если сущность подвига Христа состоит в Его религиозном самосознании, то Христос может пониматься лишь как форма и возможность такого самосознания. Следовательно, если последовательно придерживаться учения Ш., Воплощение Христово не необходимо и не уникально, а является, якобы, проявлением общего и неизменного закона.

В духе своей герменевтики Ш. отвергает Халкидонский догмат и его выводы. Он не признает догмат о двух природах в Одной Ипостаси Богочеловека Иисуса Христа, поскольку внутри его системы невозможно говорить в прямом смысле слова о Божественной Природе!

Как же Ш. выходит из этого положения, если учесть, что он отвергает два основных догмата Христианства: о том, что Бог есть и что Он спасает приходящих к Нему? Ш. прибегает к своей схеме оппозиций. Бог и человек – внутри нашего сознания составляют две противоположности, которые примиряются нами таким образом, что совершенное человечество совпадает с Совершенным Божеством. Итак, согласно паралогическому рассуждению Ш. с одной стороны, соединение Бога и человека невозможно, а с другой – такое соединение — совершенно возможный и даже непреложный и неизбежный факт. Поэтому у Ш. не видно понимания Воплощения и Искупления как сверхъестественных событий. В его учении все происходит внутри метафизически заданной человеческой природы.

Ш. прямо утверждает, что возможность соединения с Богом принципиально заложена в человеческой природе . Поэтому для Ш. в Ипостаси Христа нет ничего уникального или удивительного: насколько Христос совершенный Человек, настолько Он и Совершенный Бог.

Искупление

Особенное отторжение у Ш. вызывает учение об Искуплении, как о Жертве за грехи мира, принесенной Христом на Кресте в удовлетворение Правде Божией. Это несовместимо как с Ш., так и его коллективизмом и .

Для Ш. Церковное учение об Искуплении носит «магический» характер, поскольку внутренняя благодать усваивается человеку путем «внешнего» Божественного акта, без всякого основания в человеческой природе. Он отвергает то, что составляет основу Христианства — веру в то, что мы спасаемся не своими силами или чувствами и не по необходимости, заложенной в нашей природе, а нас спасает Сам Бог Своей сверхъестественной благодатью.

У Ш. Искупление содержит в себе два момента: 1) Искупление совершенное Христом через прямое влияние Его совершенства; 2) когда Христа уже нет на земле, то же самое совершает Церковная община.

Суть Искупления по Ш. состоит в Богосознании, изначально присутствующем в человеческой природе, которое оживляется и становится главенствующим через живое воздействие Христа .

Когда доходит до объяснения влияния Христа, то выясняется, что Ш. подразумевает не сверхъестественное благодатное Божественное действие, а живительную силу примера. Ш. пишет, что смертные страдания Христа являют нам абсолютное самоотречение любви. И в них в предельно живом виде для нас показано то, как Бог должен был во Христе примирить с Собой мир, так как в страданиях Христа мы видим, насколько совершенно непоколебим Он оставался в Своей святости .

Смерть Христова и события Его земной жизни рассматриваются лишь как картины, оставляющие глубокое впечатление в душе человека: Отдельный человек и сегодня воспринимает это изображение Христа, которое существует в общине, как общинное действие и как собственность общины. Он получает впечатление безгрешного совершенства Христа, и это впечатление становится для него и совершенным осознанием греха и устранением всех зол. И этим самым человеку усваивается это совершенство Христа .

Как и в «нравственном монизме», крестные муки Христа имеют лишь значение примера, выражающего совершенное послушание Христа и Его решимость в проповеди Царства даже перед лицом социального зла (согласно Ш., Христос становится Жертвой именно социального, и даже политического зла).

Возрождение состоит в переходе от общинной жизни во грехе — к живому сообществу во Христе . Поэтому в системе Ш. Божественная коллективная жизнь (Gesamtleben) является необходимым посредником в Искуплении. Ш. категорически утверждает, что со Христом нельзя быть лично, одному. Он объявляет «магическим» личное спасение, если оно не опосредовано коллективом.

Для Ш., как и позднейших модернистов вроде и , коллектив приравнивается к Церкви и понимается также метафизически, а не исторически. Этот общинный дух (Gemeingeist), объединяющий Церковь, отождествляется Ш. с Духом Святым. Он подразумевает, что Божественная Сущность (в пантеистическом смысле) была присуща Христу, а теперь нигде не действует лично, и проявляется действенно в братстве верующих как их общий дух .

Из ложного учения о спасении вытекает и совершенно ложное учение Ш. о Таинствах. Система Ш. не допускает таинственного духовного благодатного преображения человека. Оно осуждается как «магическое», «волшебное», поскольку удовлетворение за грехи – полная невозможность .

Церковь как коллектив

При рассмотрении учения Ш. прежде всего напрашивается определение его как субъективистского и даже солипсического. Это однако не совсем так. Уже выше мы отмечали атеизм Спинозы в качестве важного источника для учения Ш., когда «чувство», вопреки своему прямому смыслу, становится целостным сверхличным ощущением единства Бога с миром.

Исходя из учения о коллективном и социально обусловленном зле, Ш. считает возможным доказывать возможность столь же всеобщего спасения. Поэтому Ш. развивает идею единства Божественной Сущности с человеческой природой, как в Ипостаси Христа, так и в общем Духе Церкви . Здесь мы наблюдаем извращение Халкидонского догмата, равносильное приравниванию Церкви ко Христу, как в позднейшем и в «нравственном монизме».

Для Ш. Церковь является Искупителем наравне со Христом. Ш. уравнивает Дух и Церковь, поскольку, с одной стороны, Дух Святой является основанием Церкви, а с другой, это Дух отождествляется с «общим духом» Церкви.

В этом отношении Ш. оказал определяющее воздействие на весь последующий модернизм (см. учение , всеединство и отрицание существования души у , учение о Церкви в «нравственном монизме» и экуменизме, коллективизм обновленцев 1-й четверти XX века вроде , обожествление общины в секте ).

Мы встречаем этот коллективизм как у -марксистов, вроде , так и у диссидентов-индивидуалистов: например, о.М. Аксенова-Меерсона. О. М. Аксенов-Меерсон воспевает идеал первохристианской духовности, мыслящей спасение в коллективистических терминах , и противопоставляет его личному спасению в Православном Христианстве.

о.М. Аксенов-Меерсон. Православие и свобода. Vermont: Chalidze publications, 1986

Companion encyclopedia of theology / ed. Peter Byrne, Leslie Houlden. Routledge, 1995

Routledge Encyclopedia of Philosophy, Version 1.0, London: Routledge

Biographical dictionary of Christian theologians / ed. Patrick W. Carey, Joseph T. Lienhard. Greenwood Press, 2000

The Blackwell companion to Protestantism / ed. Alister E. McGrath, Darren C. Marks. Blackwell Publishing, 2004

Шпет Г. Мысль и слово. Избранные труды. М.: РОССПЭН, 2005

Reclaiming the Center: Confronting Evangelical Accommodation in Postmodern Times / ed. Millard J. Erickson, Paul Kjoss Helseth, Justin Taylor. Crossway Books, 2004

The Modern Theologians. An Introduction to Christian Theology since 1918 / ed. David F. Ford, Rachel Muers. Blackwell Publishing, 2005

Encyclopedia of Christian theology / ed. Jean-Yves Lacoste. Routledge, 2005

The Cambridge Companion to Friedrich Schleiermacher / ed. Jacqueline Marina. Cambridge University Press, 2005